Но тот, кто, вооруженный маршальским жезлом Духа, настаивает на исполнении приказа своей воли, и презирает грубое оружие, достойное простых солдат, тот всегда воскресает из мертвых. И как бы часто смерть ни поражала его, в конце концов он все-таки станет королем! Поэтому люди никогда не должны с сдаваться на пути к той цели, которую они перед собой ставят. Как и сон, смерть — это только короткая передышка. Работу начинают не для того, чтобы бросить, а для того, чтобы довести до конца. Начатое и незавершенное дело, даже если оно совершенно бессмысленно, разлагает и отравляет волю, как непогребенный труп отравляет все вокруг себя.
Все мы живем, чтобы сделать нашу душу совершенной. Кто ни на секунду не забывает об этой цели, постоянно думает о ней, чувствует ее, начиная или заканчивая какое-то дело, тот очень скоро обретает странное, доселе неведомое чувство отрешенности, и его судьба каким-то непостижимым образом изменяется. Для того, кто созидает так, как если бы он был бессмертным, — не для того, чтобы добиться каких-то желанных вещей (это — цель для духовно слепых), а ради постройки храма его души тот увидит день; и пусть только через тысячу лет, но он однажды сможет сказать: «Я это хочу» — и это исполняется, «я приказываю» — и это происходит мгновенно, без долгого и постепенного вызревания.
И только тогда долгий путь странствий подходит к концу. И только тогда ты сможешь смотреть на солнце прямо, и оно не выжжет тебе глаза. Тогда ты сможешь сказать: «Я достиг цели, поскольку я ее никогда не искал». И тогда опыт святых побледнеет перед твоим собственным опытом, потому что они никогда не узнают того, что знаешь ты. Вечность и покой могут быть одним и тем же, как странствия и бесконечность.
Последние слова превосходили мою способность к пониманию. Только гораздо позднее, когда моя кровь остыла, они стали для меня ясными и живыми. Тогда же я почти не воспринимал их; я видел только барона Йохера и внезапно, как вспышка молнии, я осознал, что мне показалось в нем незнакомым и странным: его зоб располагался на правой стороне шеи вместо левой, как обычно.
Хотя сегодня это звучит почти смешно, тогда меня охватил неописуемый ужас. Комната, барон, бюст Данте на полке, я сам — все в одно мгновение превратилось для меня в призрак, настолько невероятный и нереальный, что сердце замерло у меня от смертельного ужаса.
Этим закончились мои переживания в ту ночь. Дрожа от страха, я проснулся в своей постели. Свет дня струился сквозь гардины. Я подошел к окну — за ним ясное зимнее утро! Я прошел в соседнюю комнату: за столом сидел барон с своем рабочем сюртуке и читал.
— Ты сегодня долго спал, мой милый мальчик, — сказал он мне, смеясь, когда увидел меня на пороге в рубашке (зубы мои стучали от внутреннего холода). — Я вынужден был пойти вместо тебя зажигать фонари в городе. В первый раз за многие—многие годы… Но что с тобой?
Один короткий взгляд на него — и страх отпустил меня: зоб был снова слева, как всегда. И бюст Данте также стоял на своем обычном месте.
В одну секунду земная жизнь вытеснила мир снов; в ушах раздался скрип, как будто закрывалась крышка гроба, — потом все это было забыто. Торопливо я рассказал моему приемному отцу, что со мной произошло. Только встречу с точильщиком скрыл.
Между прочим, я спросил: — Ты знаешь господина Мутшелькнауса? — Конечно, — последовал веселый ответ, — он живет там, внизу. Бедняга! — И его дочь, фройлейн Офелию? — Офелию я тоже знаю, — сказал барон, став серьезным, и посмотрел на меня пристально и почти печально, — и Офелию тоже.
Я быстро сменил тему, потому что почувствовал, что у меня покраснели щеки. — Почему тогда в моем сне твой… твой зоб был не слева, а справа, отец? Барон надолго задумался и потом начал, тщательно подбирая слова, как бы учитывая мое еще детское сознание:
— Знаешь, мой мальчик, чтобы все точно объяснить, я должен был бы неделю читать тебе чрезвычайно запутанную лекцию, которую ты бы все равно не понял. Я попытаюсь дать тебе несколько ключевых понятий. Но запомнятся ли они тебе? Настоящие уроки дает только жизнь и еще лучше — сон. Учиться снам — это первая ступень мудрости. Внешняя жизнь дает ум, мудрость проистекает из сна. Если нам что-то грезится наяву, мы говорим: «Мне открылось» или «меня осенило». А если это греза во сне, мы учимся через таинственные образы. И все истинные искусства коренятся в царстве снов. А также дар фантазии. Люди говорят словами, сны — живыми картинами. Они черпают их у событий дня, поэтому многие склонны думать, что сны бессмысленны. Они и становятся таковыми, если им не придавать значения. В этом случае орган сна отмирает, как отмирает часть тела, которой мы не пользуемся, и драгоценный проводник исчезает. Мост в другую жизнь, которая намного ценнее, чем земная, рушится. Сновидение — это тропинка, мост между бодрствованием и беспамятством. Это также тропинка между жизнью и смертью.
Ты не должен считать меня великим мудрецом или чем-то подобным, мой мальчик, из-за того, что мой двойник тебе сегодня ночью сказал слишком много удивительного. Я еще не так далеко зашел, чтобы утверждать: Я и Он — одно и то же лицо.
Пожалуй, я чувствую себя немного уютней в стране снов, чем большинство других… Я стал видимым и постоянным с той стороны, но для того, чтобы открыть там глаза, я все еще вынужден закрывать их здесь, и наоборот. Есть люди, которые не нуждаются в этом, хотя их очень и очень немного.
Ты помнишь, что ты не видел самого себя, и у тебя не было ни тела, ни глаз, ни рук, когда ты после белой дороги снова лег в гроб?
Но и тот школьник тоже не мог тебя видеть! Он прошел через тебя как через пустое пространство!
Ты знаешь, почему это так? Ты не взял туда с собой памяти о формах своего земного тела! Тот, кто может это — и я этому научился — тот по ту сторону будет видимым, вначале для самого себя. Он построит себе в стране снов второе тело, которое позднее станет видимым и для других, как бы странно для тебя сейчас это ни звучало. Это можно осуществить благодаря определенным методам, — он указал на «Тайную вечерю» Леонардо да Винчи и улыбнулся, — которым я тебя научу, когда твое тело созреет и его не надо будет больше связывать. Кто знает эти методы, тот в состоянии порождать призраков. У некоторых людей это «становление видимым в другом мире» происходит непроизвольно и беспорядочно, так, что почти всегда только одна их часть оживает по ту сторону, чаще всего — рука. Нередко она выполняет бессмысленные действия, потому что голова при этом отсутствует… И те, кто наблюдают эти действия, осеняют себя крестным знамением, охраняя себя от дьявольских наваждений. Ты спросишь: как это рука может что-либо делать без того, чтобы об этом не знал ее владелец?… Видел ли ты когда-нибудь, как хвост, отброшенный ящерицей, извивается в яростной боли, в то время, как ящерица находится рядом, совершенно безучастная ко всему происходящему? Так происходит и в этом случае!
Мир по ту сторону точно так же действителен (или недействителен — сказал барон почти про себя), как и земной. Каждый из них — только половина, вместе они составляют одно целое. Ты знаеш предание о Зигфриде. Его меч был сломан на две части. Коварный карлик Альберих не мог соединить их, потому что он был лишь земным червем, но Зигфрид смог это сделать. чтобы получилось одно целое — тайна, которою должен разгадать каждый, кто хочет стать рыцарем.
