Перед самым уходом, прежде чем оставить гостя ночевать на старом диване, застеленном засаленными одеялами, коллеги еще раз обговорили детали завтрашнего задержания. Собственно говоря, из двух Санек Игорю был нужен только один, не пожелавший дождаться дома под подпиской о невыезде, когда судья, наконец, займется его делом и решит его судьбу на ближайшие годы. Но эти двое были настолько неразлучны, что порой напоминали сиамских близнецов. Особенно, в разного рода заварухах, когда, встав спина к спине, они превращались в единое четырехрукое, четырехногое, дерзкое и бесстрашное существо, сокрушавшее любую наседавшую на них толпу.
Наиболее устрашающий эффект из этой парочки производил невесть откуда заявившийся однажды в город и явно отслуживший в каком-то спецподразделении бывший «дембель» по кличке Чудик. Эта, вроде бы насмешливая, кличка на первый взгляд, совершенно не подходила своему обладателю и не отражала его наиболее выдающихся качеств: совершенно звериную злобу и ловкость в драке и невероятную толщину «лобовой брони». В маленьком городе слухи распространяются мгновенно. Поэтому, уже через месяц после появления Чудика, любившего покуролесить по ресторанам, желающих померяться с ним силами практически не осталось. Но, поначалу, кое-кому пришлось познакомиться с его коронным номером, когда он, впадая в бешенство, хватал со стола первую попавшуюся бутылку, пусть даже из-под шампанского и разбивал ее о собственный лоб. А затем, с дикой рожей, держа в руке «розочку» — ощерившееся сколами горлышко от бутылки, пер хоть на пять, хоть на десять противников. Но, в жизни мирной и повседневной был он добродушен и покладист. Его широкое, округлое лицо с маленькими глубоко сидящими черными глазками и слегка приплюснутым небольшим носом обычно освещала немного странноватая, наивная, какая-то детская улыбка. И тогда происхождение его клички становилось совершенно очевидным. Буквально в первые дни после приезда в город, он подружился со вторым Санькой, который однажды, просто из чувства справедливости, поддержал чужака в ходе неравной драки с местными блатными. И с тех пор Чудик в любых делах охотно шел на поводу у своего закадычного дружка, не особенно напрягая свою бронированную голову.
Лидер и заводила этой парочки — Санька-Князь, в отличие от друга, чаще пользовался тем, что располагается за лобной костью, и являлся главным автором их наиболее хитроумных комбинаций. Он вырос в прекрасной семье порядочных людей, интеллигентов старой закваски. Поздний, долгожданный, единственный и безумно обожаемый ребенок, он обостренно-болезненно любил и порой одновременно ненавидел своих родителей. Любил, потому что невозможно было не отвечать на их бесконечную преданность и не видеть их удивительную человеческую чистоту. Ненавидел, потому что его злила их жалкая беспомощность в этом взбесившемся мире оголтелого обогащения. И потому, что они не могли дать ему такую же красивую и яркую жизнь, какой жили многие его приятели — дети кооператоров, руководителей «хлебных» предприятий, автомобильных спекулянтов и иной денежной публики. Еще в детстве Князь получил свою кличку за врожденную элегантность и свободу манер, благородный рисунок волевого лица и всегдашнюю готовность к дуэли. Правда, за неимением шпаг, схватки происходили в основном на кулаках. В бурные годы павловско-гайдаровско-чубайсовских реформ и грабежей, убедившись, что скромные возможности родителей никак не покрывают его аристократические потребности, Санька активно включился в процесс «экспроприации приватизаторов». Особенно удачно дело пошло, когда он спелся с Чудиком.
Игорь убежденно презирал и ненавидел тех, кто жирует на чужой беде, на обмане ближних, на их слезах и, уж тем более — крови. И никогда не верил в дружбу разного рода «братков», особенно из блатной воровской среды. И не без оснований. Что бы там не ваяли в своих фильмах наемные режиссеры, и как бы не впадали в экстаз от «благородных» бандитов экзальтированные дамочки, не было в его практике, за одним-единственным исключением, случая, чтобы кто-то из этих, живущих по волчьим законам человекоподобных, не сдал с потрохами любого из своих собратьев, если этого требовала его личная выгода и безопасность.
Но, как ни странно, к этим двум Санькам Игорь не испытывал никакой особенной неприязни. Скорей, наоборот.
Во-первых, будучи отчаянными и жесткими бойцами, они успешно зарабатывали себе на веселую жизнь, участвуя в разного рода разборках среди не поделивших «бабки» дельцов. Но никогда не светились в делах, связанных с насилием и жестокостью по отношению к беззащитным и беспомощным людям. Чудик, может быть, и порезвился бы иной раз, но Князь так и не смог переступить грань, отделяющую рискового авантюриста от конченого негодяя. И, пользуясь своим влиянием на приятеля, удерживал того от наиболее грязных приключений.
А во-вторых, эта парочка и была тем самым исключением, о котором говорилось выше.
Однажды, они, прилично поддатые, попались на машине известному всему городу своей принципиальностью гаишнику Якову. Автомобиль был отправлен на штрафплощадку, а права сидевшего за рулем Князя мгновенно изъяты. Ситуация для Санек была практически безнадежной, но уговорить Якова похерить дело за соответствующую мзду они все же попытались. Хуже не будет, а попытка — не пытка. Но, им вдвойне не повезло. Случайно узнавший об этом инциденте Игорь попросил Якова подыграть немного, изобразить «готовность к диалогу» и задокументировать покушение на дачу взятки. Конечно, эта комбинация слегка попахивала провокацией. Но, во-первых, никто их за руку к сотруднику ГАИ с долларами и бутылкой виски не вел. А во-вторых, никто их и сажать не собирался. Зато, припереть к стене и под угрозой лет так пяти отсидки, поговорить о внутренних делах группировки «спортсменов», с которой эта парочка тесно общалась — было бы просто замечательно. Много они знали и про воровские заморочки в городе, частенько пересекаясь с блатными то в общих делах, то в конфликтах. Да и друг про друга могли бы сообщить немало интересного.
Проделано все было изящно, на первоклассном оперативном уровне. Запись получилась идеальной, вещдоки изъяли в присутствии «своих», безупречно надежных понятых.
Но вот дальше все пошло не совсем по плану. Чудик, улыбаясь своей обаятельной, добродушной и немного странноватой улыбкой, охотно и правдиво рассказывал все, что угодно. Но лишь только разговор приближался к темам, которые могли хоть как-то затронуть интересы его приятеля, Чудик напрягался и, морща свой знаменитый лоб, начинал нести всякую ахинею. В конце концов, эти невероятно сложные умственные упражнения ему надоели, и он бесхитростно-прямо заявил:
— Виталич! Если тебе надо кого из воров посадить — нет проблем. Если хочешь, могу даже грохнуть любого из них. Или барыгу какого-нибудь. А про Саньку ты меня не спрашивай, лучше сразу сажай.
Князь с разговора о чужих делах вообще мягко соскользнул. Так, покружили немного вокруг да около. А вот в отношении своего друга он неожиданно проявил непривычную, почти чудикову прямолинейность:
— Виталич! Я, понимаю, конечно, что сделал ты нас красиво. Так и надо дуракам. Мне — особенно. Как я мог повестись, что Яков бабки брать собрался?!.. Но Чудику ты все равно ничего не пришьешь. Я все на себя возьму, так что ты его отпусти, а?
