перешли в наступление, и ему пришлось, рыча, оторваться от своей жертвы. Бешенство уродца было так велико, что в драке он один стоил всех. Беспощадно работая клыками, он заставил соперников отступить. Ошеломленная свора понеслась прочь, истекая кровью, которую с наслаждением впитывала пересохшая земля. Впереди бежала белая сука, и рана ее напоминала раскрытую розу... Каракатица стала тенью скалы. Сомнения исчезли: плотоядным чудовищем был Бочконогий. Она пожалела, что у нее с собой нет железной палки-отгонялки - проломить ему череп. Опасность была явной и близкой, и Каракатица, спасая шкуру через слияние с уродливым пейзажем (что, учитывая ее облик, было нетрудно), могла только молиться. Но кому? Бородатому старику-богу, едва-едва сводившему мозоли с ног? Каракатица решила обратиться к той единственной, исключая Альбину, сущности, которая поддерживала ее жизнь, а именно к пиву. «О божественный напиток, так же, как ты отгоняешь печаль, отгони этого злого демона. Спаси сперва - мою подругу, потом моего коротышку, а если у тебя останется после этого хоть капля милосердия, спаси меня!» Пиво осталось глухо к мольбам. Три самых упорных пса все еще бежали, чуть живые. Бочконогий настиг их в том месте, где начинались горные склоны, обрывавшиеся в сторону Каминьи. Там он перегрыз псам глотки. Собачьи трупы покатились по склону холма, вплоть до первых домов городка. Остальная свора окаменела от ужаса; извилистая дорога словно склеила их воедино. Атакующий, в полной уверенности, что скоро заполучит самку, припустил за ними, насколько ему позволяли три здоровые ноги. Но тут он оказался вынужден спасаться бегством в сторону холмов: путь ему внезапно преградил пчелиный рой. Толстенький песик издал вздох облегчения, отстал от товарищей - те, поджав хвосты, возвращались по домам, - и отправился в сопровождении летучих охранниц на поиски Каракатицы, чтобы в безопасности вернуться домой вместе с ней. На вершине самого высокого холма злобный враг выл на луну - но ее скрыла единственная туча, принесенная порывом ветра с гор. Бочконогий понуро побрел в сторону пустыни. Там он будет питаться пауками и дожидаться, пока серебристое светило опять не выгонит навстречу проклятую суку... Спустившись вниз, Амадо Деллароза вновь обрел человеческий облик; Каракатица печально смотрела на него. Вокруг валялись три человека, из горла их хлестала кровь.
- Госпожа вернулась, - проговорил коротышка.
- Громкий лай привлек ее внимание, и она вспомнила о нас, как же иначе? Вот она снова здесь, и, как раньше, ткет паутину между четырех кипарисов...
Каракатица заметила в середине площади, между плотных стволов, неясную фигуру. Это могла быть старая дама, завернутая в плащ, или гигантский черный паук.
День упал с неба, будто чайка, пикирующая в надежде поймать рыбу. Он разогнал тени - все, кроме отбрасываемых кипарисами. Деревья сделались темной сердцевиной света. Альбина стонала, распростершись на матрасе, будто ей снились кошмары. Простыни были в пятнах крови, а посреди Альбининой спины зияла рана с неровными краями и виднелись кости позвоночника. Каракатица налила в стакан водки, чтобы промыть это место; но, пока ее подруга протирала глаза и сладострастно потягивалась, рана, подобно недоверчивой раковине, затянулась.
- Бедняжка, тебя, наверно, беспокоит укус?
- Укус? Какой еще укус? - с невинной улыбкой спросила Альбина.
- Да у тебя же вся простыня в крови!
- Кровь? Где ты видишь кровь?
Красные пятна на постели исчезли. От укуса не осталось и следа. Каракатица и Амадо сглотнули слюну. Не сном ли было все это? Они рванулись к двери, испустив вздох облегчения и ужаса одновременно. Там, снаружи, среди четырех кипарисов Госпожа плела свою паутину. Предводительствуемый отрядом пожарных со смоляными факелами и городским оркестром, наигрывавшим похоронный марш, к ней двигался кортеж ослов, украшенных черными перьями: они везли троих мертвецов с перегрызенным горлом. Следом брели, спотыкаясь, несколько мужчин, перевязанных бинтами.
Амадо, забившись в угол, грыз ногти и поглядывал на обеих женщин. Каракатица, как обычно похорошевшая, учащенно дыша от беспокойства, наблюдала за тем, как обнаженная Альбина грациозными движениями убирает птичий помет: попугаи свили себе гнездо под крышей дома. Она беззаботно насвистывала что-то веселое и, казалось, ничего не помнила о своей ночной вылазке. При виде этого деланного спокойствия человечек вскипел. Он прыгнул на бочку и заорал:
- Ну хватит! Мы здесь не дураки! Это серьезно! Знай же, Альбина, что ты превращаешься в похотливую суку и заражаешь своими укусами мужчин нашего города! А вы, сеньора Каракатица, должны это прекратить! Если не сделать этого, то каждое полнолуние Госпожа станет набивать свое брюхо мужчинами-псами, войдет во вкус и пожрет нас всех!
Когда Каракатица в подробностях рассказала Альбине о том, что случилось на равнине прошлой ночью, та разрыдалась:
- Сердце мое, я обязана тебе жизнью, ты никогда не скажешь обо мне дурного. Но ты можешь ошибаться и невольно говорить неправду. Наш разум похож на прочный корабль, плывущий по морю безумия и сновидений. Не доверяй темной стороне самой себя, посмотри на меня так же, как раньше: я женщина, а вовсе не похотливая сука,я не питаюсь человечиной, и ни один мужчина не способен превратиться в животное. Ты любишь меня, ты не можешь рассказывать обо мне такие ужасы! Это все злобный карлик, он тебя заколдовал, он хочет нас разлучить, не верь ему!.. Давай снова сядем на велосипед и уедем отсюда. И найдем место, где нет мужчин!
Амадо увидел, что Каракатица заколебалась от плача подруги, бормоча «прости меня» и укачивая ее на руках, словно большого обиженного ребенка. Он пришел в отчаяние. Альбина, сама того не сознавая и не желая, ночью была одним существом, а днем - другим. Чтобы все мужчины в городе не заразились, следовало раздобыть веские доказательства. Причем доказательства вещественные: слова Каракатицу не убеждали. Но где же взять их днем? С криком «Должно получиться!» Амадо закрыл двери и оконные ставни, заткнул все щели, через которые мог просочиться свет и, несмотря на протесты попугаев, достал из-под крыши круглое зеркало, направив на него луч фонаря. Предмет, похожий на луну, плюс усилия Амадо пробудить в себе вирус сделали свое дело: лицо вытянулось в собачью морду, кожа покрылась шерстью, руки и ноги превратились в лапы. Перемежая слова лаем, Амадо произнес не без труда: «Видишь, Альбина... можно... стать... собакой... ты... и луна... вот причина...»
Каракатица загасила фонарь, пнув его ногой, и принялась открывать окна и двери. При дневном свете Амадо вновь обрел человеческий облик. Альбина, убедившись в его правоте, была просто убита:
- Я верила, что я такая, как есть. А оказалось, такая, как раньше. Но что было раньше, я не знаю. Может быть, узнаю в один прекрасный день. Тогда я стану другой, но перестану быть такой, как теперь. И это так расстраивает меня... Помогите мне, пожалуйста!
Каракатица обняла подругу, облив слезами и соплями ее обильную грудь:
- Я тоже не хочу, чтобы ты менялась! Нам ведь хорошо друг с другом так, как сейчас... Теперь, когда мы знаем все, давай в полнолуние привязывать тебя - конечно, с твоего согласия. Мы наденем на тебя наручники, заткнем тебе рот тряпкой, запечатаем уши воском, запрем дом! А всех самцов, которые будут принюхиваться и выть, станем отгонять железной палкой! Тебе не нужно допытываться, кем ты была раньше, и стыдиться тоже не надо! Твое прошлое нам не нужно: кошка и кошкин хвост - разные вещи!
