5
Аня срезала цветы — букет июньских лилий предназначался для ее комнаты, а пионы Сюзан — для письменного стола Гилберта в библиотеке… молочно-белые пионы с кроваво-красными крапинками в центре, словно от легкого прикосновения божества. Воздух медленно оживал после необычно жаркого июньского дня, и едва ли можно было сказать, серебряная гавань в этот вечер или золотая.
— Сегодня чудесный закат, Сюзан, — сказала она, проходя мимо кухонного окна и заглядывая в него.
— Я не могу любоваться закатом, пока у меня не вымыта посуда, миссис докторша, дорогая, — возразила Сюзан.
— К тому времени, когда вы ее вымоете, закат погаснет. Посмотрите на то громадное белое облако с ярко-розовой верхушкой, возвышающееся словно башня над ложбиной. Разве вам не хотелось, бы полететь и опуститься на него?
Сюзан мысленно представила себя летящей над долиной, с тряпкой для мытья посуды в руке, прямиком к этому облаку. Зрелище не показалось ей особенно привлекательным. Но необходимо было принимать во внимание теперешнее положение миссис докторши.
— На наши розы напали какие-то новые свирепые жуки. Непременно опрыскаю завтра все кусты жидкостью от насекомых. Жаль, что я не могу сделать это сегодня. Я люблю работать в саду в такие вечера, как нынешний. Все вокруг сегодня растет и радуется… Надеюсь, на небесах тоже будут сады, Сюзан… то есть такие сады, в которых мы сможем работать, помогая всему, что есть в них, расти и радоваться.
— Но только жуков там не будет, — поспешила уточнить Сюзан.
— Не-е-ет, я полагаю, не будет. Но совершенный, идеальный сад не может доставить настоящего удовольствия — я уверена в этом, Сюзан. Нужно работать в саду самой, а иначе теряется всякий смысл его существования. Я хочу пропалывать, и копать, и удобрять, и пересаживать, и подрезать… И я хочу, чтобы на небесах были те цветы, которые я люблю. Я предпочла бы иметь там мои собственные скромные анютины глазки, чем роскошный златоцветник.
— А почему вы не можете поработать сегодня в саду, как вам того хочется? — перебила ее Сюзан, считавшая, что миссис докторша, право же, чуточку заговаривается.
— Доктор хочет, чтобы я поехала с ним. Он собирается навестить бедную старую миссис Пакстон. Она умирает… он не может ничем помочь ей… он сделал все, что в его силах… Но ей хочется, чтобы он все же заглядывал к ним время от времени…
— Конечно, все мы знаем, что никто не может ни умереть, ни родиться без того, чтобы рядом не было доктора Блайта… а вечер сегодня очень хорош для прогулки в бричке. Пожалуй, я и сама пройдусь — схожу в деревню и закажу все, что нужно, чтобы пополнить запасы в нашей кладовой. Только сначала уложу в постель двойняшек и Ширли и удобрю миссис Эрон Уэрд — она что-то плохо цветет в этом году. Мисс Блайт только что ушла наверх, вздыхая на каждом шагу, — сказала, что чувствует приближение очередного приступа головной боли. Так что, по меньшей мере, в этот вечер нам обеспечено немного покоя и тишины.
— И проследите, чтобы Джем лег вовремя, хорошо, Сюзан? — попросила Аня, уходя в свете заката, который был словно расплескавшаяся чаша аромата. — Он явно устал гораздо больше, чем ему кажется. А он так не любит ложиться спать. Уолтер не вернется домой сегодня; Лесли попросила позволить ему остаться у них на ночь.
Джем сидел на боковом крыльце, закинув одну босую ногу на колено другой и глядя сердито и угрюмо на мир вообще и на огромную луну за шпилем церкви Глена в частности. Джему не нравилось, когда луна становилась такой большой.
— Смотри, как бы такое выражение не застыло на твоем лице навсегда, — сказала тетя Мэри Мерайя, проходя мимо него в дом.
Джем бросил ей вслед еще более злобный взгляд. Ну и пусть застынет — ему все равно. Он даже хочет, чтобы оно застыло.
— Уходи! Что ты вечно ходишь за мной по пятам! — раздраженно бросил он Нэн, тихонько пробравшейся к нему на крыльцо, когда папа и мама уехали.
— Злюка! — сказала Нэн, но, прежде чем убежать, положила на порог рядом с ним красный леденец в виде льва, который принесла ему. Джем не пожелал обратить внимание на леденец. Он, как никогда, чувствовал, что с ним обращаются жестоко. Все несправедливы к нему. Все обижают его. Разве та же самая Нэн не сказала не далее как сегодня утром: «Мы все родились в Инглсайде, а ты нет»? Ди съела после завтрака его шоколадного зайчика. хотя знала, что это его зайчик. Даже Уолтер покинул его — ушел копать колодцы в песке с Кеном и Персис Форд! Подумаешь, забава! А ему так хотелось пойти с Берти и посмотреть как делают татуировку. Джем был уверен, что еще никогда в жизни ничего не хотел так сильно. Он надеялся, что сможет рассмотреть чудесный, с полным парусным вооружением макет корабля, который, по словам Берти, всегда стоял на каминной полке в доме капитана Билла… Это просто подлость, вот что это такое.
Сюзан вынесла ему большой кусок торта, покрытого глазурью из кленового сахара с орехами, но Джем с каменным выражением лица проронил лишь: «Нет, спасибо». Почему она не оставила ему имбирного пряника со взбитыми сливками? Наверное, остальные все съели. Обжоры! Он все глубже погружался в пучину уныния. Мальчишки сейчас уже на пути к дому капитана Билла. Сама эта мысль казалась ему невыносимой. Он должен сделать что-нибудь, чтобы расквитаться со своей семьей. Что, если он разрежет набитого опилками жирафа Ди на ковре в гостиной? Старая Сюзан с ума сойдет, как это увидит… Эта Сюзан с ее орехами — знает же, что он терпеть не может глазурь с орехами! Что, если он пойдет и подрисует усы херувиму на картинке в календаре, который висит у нее в комнате? Он ненавидел этого пухлого, розового, улыбающегося херувима, поскольку тот был как две капли воды похож на Сиси Флэгг, растрезвонившую на всю школу, будто Джем Блайт ухаживает за ней. За ней! За Сиси Флэгг! Но Сюзан считала, что херувим очарователен.
Что, если он оторвет волосы кукле Нэн? Что, если он отобьет нос Гогу или Магогу… или обоим? Может быть, тогда мама поймет, что он уже не маленький. Вот подождите — придет весна! Он столько лет — с тех пор, как ему исполнилось четыре — приносил ей в мае перелески, но следующей весной не принесет. И не ждите! Даже не подумает!
Что, если он объестся теми маленькими зелеными яблочками, которые появились на ранней яблоне? Объестся и расхворается? Может быть, это их испугает? Что, если он никогда больше не будет мыть за ушами? Что, если он станет корчить рожи всем в церкви в следующее воскресенье? Что, если он посадит гусеницу на тетю Мэри Мерайю — большую, полосатую, мохнатую гусеницу? Что, если он убежит на пристань, спрячется на корабле капитана Джона Риза и утром уплывет в Южную Америку? Тогда-то они огорчатся? Что, если он никогда больше не вернется? Что, если он будет охотиться на ягуаров в Бразилии? Тогда-то они огорчатся? Нет, он знает точно, они не огорчатся. Никто не любит его. В кармане его брюк дырка. Никто ее не зашил. Ну и ладно, ему наплевать. Он просто покажет эту дырку всем в Глене, и пусть люди знают, какой он несчастный и заброшенный. Волна обид все нарастала и совсем захлестнула его.
