Ламиан бросил на Аджетту взгляд, и она поняла, что ей надо побыстрее уйти из кухни. Аджетта повернулась и пошла к двери:
— Я присмотрю за постояльцами, отец. Может, им захочется, чтобы их повеселили.
Сарапук даже не пошевелился, чтобы дать ей пройти. Аджетта протиснулась мимо него, а он улыбнулся, заметив, что ей неловко.
— Какая красивая девушка! И так молода, — тихо сказал он, когда она ушла, зная, что Аджетта наверняка услышит его слова.
— Чем могу быть полезен, мистер Сарапук? — спросил Кадмус, предложив другу сесть за стол. Они сели вместе. Кадмус заметил, что белки Сарапука отливают красным в свете яркого пламени в камине, а в редкой седой бородке застряли крошки от галет.
— Я хочу рассказать о своем магазине, — прошептал Сарапук. — Я купил небольшой дом в Ситинг-лейн, недалеко от Гарт-стрит. Внизу магазин, а сверху жилые комнаты, так что к концу недели думаю туда переселиться. — Он ненадолго замолчал. — Но, конечно, от вашей чудесной еды я не собираюсь отказываться. Вы согласны мне ее приносить по вечерам в семь? — Он снова замолчал и обернулся на дверь, внимательно прислушиваясь. — Не могла бы мне ее приносить Аджетта? Мне почти не с кем поговорить, а она такая обаятельная, она внесет приятное разнообразие в жизнь старика.
— Все возможно… за определенную плату, конечно, — ответил Кадмус, улыбаясь. — А что вы собираетесь продавать в своем магазине? — спросил он, пытаясь узнать, не может ли он на этом как-то заработать.
— Я ничего не буду продавать, Кадмус, я буду лечить. Стану аптекарем и займусь лекарствами, зубами и простукиванием черепа. Меня очень интересует анатомия, но, к сожалению, в этом деле нечасто найдешь добровольцев.
— Для этого вам, должно быть, пришлось многому научиться, мистер Сарапук. Это все слишком сложно и высоко, не для таких, как я. — Кадмус попытался выказать интерес к новому делу Сарапука.
— Мы все иногда болеем — телом, разумом или духом. Когда придет время, я открою небольшую больницу — если, конечно, найду тех, кто будет достаточно заинтересован в том, чтобы сделать на этом деньги. — Сарапук посмотрел Кадмусу прямо в глаза. — За свою жизнь я совершил много ошибок, но на этот раз все будет по-другому. Всего сто фунтов, внесенных в мое дело, окупятся в несколько раз, однако людей, которые могли бы пойти на это, найти так же трудно, как трупы. — Сарапук стучал пальцем по столу, как будто отбивая какой-то странный ритм.
— Я знаю одного человека, который мог бы вам помочь, мистер Сарапук, — ответил Кадмус, проникаясь все большим интересом к затее друга. — Значит, сто фунтов… А где гарантия, что они окупятся?
— Я могу ответить только одно: умелый человек всегда найдет массу возможностей их окупить. — Сарапук поднял одну бровь и улыбнулся.
— Ради чего вы этим занялись, мистер Сарапук? Собираетесь заботиться о людях, открыть больницу. Во имя высоких идеалов? — Кадмус повернулся и наклонился к нему: — Вот я, например, пекусь о своей жене и ребенке. Я сразу чую хорошую сделку, и, пока моя семья сыта и довольна, я счастлив. А что заставляет вас делать это?
Сарапук снова огляделся. Он проверил, закрыта ли дверь, и прислушался. Кухня была залита красным светом от пламени в камине, на стенах ярко горели свечи. Сквозь крохотное окошко в дальней стене не проникало ни одного лучика с улицы. Непонятно было, день сейчас или ночь. Здесь не существовало времени. Толстые стены кухни вынесли мятежи, матросские бунты и чуму. А Великий пожар лишь закоптил их. Прежде чем отвечать, Сарапук ненадолго задумался, глубоко вдыхая горячий воздух.
— Мой дорогой друг, я объездил весь мир в поисках его тайн и загадок. Я был в Египте и в Персии, откопал развалины многих городов. Я искал не переставая, но предмет моего поиска сокрыт не в мире, а в глубинах человеческого тела. Я ищу то место, где прячется душа. — Сарапук крепко схватил Ламиана выше локтя и притянул к себе. — И я знаю, что буду первым, кто его найдет, а когда я отыщу его, то удержу человеческую душу на пороге смерти и докажу миру, что мы бессмертны. Вы только подумайте об этом, Кадмус. На что пойдут люди, чтобы посмотреть на душу, эту вечную субстанцию, которую поместили в стеклянную банку и выставили на обозрение публике за два шиллинга? Я стану богатым. Мы оба станем богатыми! — Сарапук засмеялся высоким, взволнованным смехом.
— Вы думаете, что это возможно? Что вы сможете это сделать? — спросил Кадмус, ему передалось волнение друга.
— Мой поиск похож на детскую мозаику — с каждым годом я нахожу по одному кусочку. И вот сейчас картинка почти готова. — Сарапук замолчал и с волнением огляделся. — Нельзя никому рассказывать об этом, нужно держать это в тайне. Власти могут заинтересоваться моими изысканиями, и тогда мне придется рассказать им, откуда взялись мои добровольцы.
— А добровольцы… Это мертвецы? — неохотно спросил Кадмус.
— Пока да, — спокойно ответил Сарапук. — Однако придет время, когда мне понадобится парочка таких, кто… как бы это выразиться… находится между жизнью и смертью. — Он снов а глубоко вздохнул. — Мне бы трупы посвежее. Некоторые из тех, что я купил, провисели слишком долго и, в определенном смысле, испортились.
Кадмус задумался, но потом сказал:
— Наверное, я смогу вам помочь. У меня есть друг, Джон Свифт, он работает тюремщиком в Ньюгейтской тюрьме. За небольшую плату он достанет то, что вам так нужно. Позавтракайте с постояльцами за мой счет. А сам я тем временем хорошенько обдумаю это дельце. Это самая необычная сделка в моей жизни, и мне бы хотелось, чтобы наше сотрудничество осталось в полной тайне. Не хочу, чтобы люди подумали: Ламиан пытается прыгнуть выше своей головы.
Сарапук встал, схватил Кадмуса за руку и яростно затряс ее:
— Мы живем в очень важное время, время науки и истины. Мы поможем миру по-иному взглянуть на самого себя. Через год о вас может заговорить высшее лондонское общество, у вас будет собственная беседка в Воксхолл-гарденз, а также карета или речная баржа, а ваша дочь превратится в чью-то красавицу жену.
В холле собралось много народу: постояльцы ждали, когда им принесут еду, и боролись с Бандитом за место у огня. Аджетта протолкнулась через толпу и отперла дверь в огромную столовую, которая занимала почти все западное крыло дома. В комнате было холодно; огонь разожгли недавно, и пламя пыталось охватить отсыревший уголь в камине и обогреть комнату. От угля поднимался густой коричневый дым, устремлявшийся по широкой трубе к октябрьскому солнцу.
Через всю комнату протянулся длинный стол, вокруг него теснились деревянные стулья. Стол освещали четыре подсвечника; должно быть, свечи в них горели довольно давно, распространяя по всей комнате запах свиного сала.
Толпа волной хлынула в столовую. Это было сборище всеми отвергнутых и нищих оборванцев, среди них были и уличные актеры, и певцы из таверн, и даже человек, который уверял, что у него на руках стигматы — следы от распятия, он показывал их публике за шесть пенсов. Постоялый двор был дешевым. Нары, под ними ведро, для того чтобы справлять нужду, — это можно было получить всего за два пенса, а те, у кого и их не было, могли повисеть за фартинг. Они становились на колени и ложились спиной на длинную веревку, протянутую от одной стены до другой. Чтобы не заболеть на холодном полу, они висели на ней, как повешенные птички, веревка раскачивалась, и вскоре они погружались в беспокойный и часто прерываемый сон.
