В отличие от них у Бойда цель имелась. Спутник исчез бесследно, да и времени для поисков не оставалось. Загнав пару лошадей, купец проделал обратный путь к побережью вдвое быстрее, даже слухи о начавшейся эпидемии не поспели за ним. Пока весь лагерь в смятении обсуждал тревожные известия, руководящая роль как-то сама собой перешла к Вакамо Кане. По первому же его приказу Бойда посадили в крохотную отдаленную землянку, запретив высовываться под любым предлогом. Воду и пищу спускали через дыру в потолке. В ответ на негодующие вопли торговца хардай только ворчал под нос:
— Потерпит. Если за неделю не заболеет, я лично пойду извиняться. Но проберись зараза в лагерь… здесь не уцелеет никто.
Приняли все возможные меры предосторожности. В окрестностях еще текла безмятежная жизнь, а въезды в лагерь забаррикадировали и круглосуточно охраняли, вылазки наружу также были строжайше запрещены. Иигуир и Кане ежедневно осматривали каждого поселенца и при малейшем недомогании изолировали в отдельные шалашики. Колония непрерывно мылась, чистилась, кипятилась, выжаривалась на солнце. Через несколько дней уяснили, что Бойд, к счастью, не привез бедствие с собой. Зато вокруг лагеря опускалась мгла эпидемии, и главной заботой стало защититься от хвори извне.
Потянулись долгие, тяжелые недели добровольного затворничества. Лишившись закупок провизии, поселенцы вскоре оказались на грани голода. Скот, оставшийся без пастбищ, вынуждены были пустить под нож. Только огород да рыба позволяли сводить концы с концами. Когда же косяки пропадали неизвестно куда, сидели на сухарях и воде.
— Дьяволово семя! Не знал, что возможно голодать, имея под кроватью сундук золота! — вяло бранился осунувшийся Бойд.
Тем временем вокруг разливалась беда. Под неумолчный звон колоколов новые и новые ряды могил вырастали у каждого города или села, вымирали целые кварталы, запах гари и смерти повис над страной. Толпы обездоленных в безумном страхе носились по ней, лишь раздувая пламя мора. Несколько раз подобные оборванцы пытались подойти к лагерю беженцев, взрослые самодельными пиками отталкивали их от пограничных баррикад. Одного человека высматривали гердонезцы в этой убогой, жалобно скулящей толпе, но он так и не появился.
— У хардаев Диадона существовал старинный обычай, — объяснил как-то мастер Очата. — Если воин чувствует, что заразился опасной болезнью, то отправляется в безлюдные места, чаще в горы, не желая допустить распространения бедствия среди близких. Там он или перебарывает недуг сам… или умирает…
— Он отказывается от чьей-либо помощи? — с сомнением спросил тогда Дайсар.
— В некоторых случаях нет пользы от посторонней помощи, — прозвучал ответ. — А нас всегда было чересчур мало, чтобы рисковать жизнями остальных.
Чума отступила от Валесты через три с лишним месяца, к холодам. Отзвуки чудовищного несчастья и на второй год доносились из отдаленных земель, а люди по всей Поднебесной долго приходили в себя после испытанного ужаса. Едва схлынула опасность, поселенцы снарядили поочередно две экспедиции в окрестности Риньеда, однако никаких следов мастера Иригучи так и не отыскали…
Невероятно, но опять к этой истории Шагалан вернулся спустя годы. Тогда, в тревожной суете, ему просто некогда оказалось думать горькие думы о любимом учителе, да и робкая надежда на чудо не уставала теплиться в сердце. И вот прошлой осенью, обживаясь под видом купеческого сына в торговых рядах Амиарты, юноша услышал от одного менялы загадочный рассказ.
Дело в том, что в тот раз мор черной волной прокатился с юго-запада на северо-восток Архипелага, и обильную дань горем со смертью заплатила ему каждая страна. За исключением только новоявленной державы мелонгов. Спаянная железной дисциплиной Империя сразу нашла единственно верный способ защититься: она замкнулась в себе. Все границы закрыли, приплывавшие корабли, угрожая обстрелом, разворачивали обратно, некие подозрительные суда из числа прибывших ранее якобы даже сожгли вместе с командами прямо в гаванях. Подобные безжалостные меры какое-то время позволяли варварам отстраненно созерцать несчастия соседей. Болезнь настигла их месяцем позже, внезапно, мощно, поразив самое сердце — Мелонгез. За пару недель высокомерные захватчики потеряли едва ли не больше людей, чем за все свои громкие походы. Такой невиданный взрыв в благополучной до того стране озадачил многих. Некоторые искренне верили в кару, ниспосланную наконец-то высшими силами. Меняла же божился, что, пускай и через десятые руки, добыл разгадку этой тайны. По его словам, незадолго до вспышки болезни после ночного шторма мелонги обнаружили на скалистом берегу разбитое утлое суденышко, выброшенное морем. Ни команды, ни какого-либо груза. На всякий случай останки корабля сожгли, а спустя считанные дни в окрестных поселениях воцарилась чума. Редкие же уцелевшие из тех мест исступленно твердили о нашествии необычных черных крыс. Наклонившись, рассказчик хрипло дышал юноше в ухо перегаром:
— Потом мелонги действительно находили дохлых тварей. Осмотрели, а крысы-то… южной породы, может, даже валестийские! И думаю я, не сыскались ли сумасшедшие, которые на верную смерть пошли, но проскочили мимо вражьих кордонов и завезли-таки белокурым нашу заразу. Смекаешь, парень? И ведь ежели б не та болезнь, где бы нынче развевались знамена варваров?…
Меняла слыл отъявленным болтуном и плутом, к тому же изрядно выпил, однако что-то в его рассказе зацепило Шагалана. Безумно и нереально, но юноше вдруг остро захотелось, чтобы человеком, на несколько лет задержавшим развитие Империи, оказался именно его старый мудрый учитель… Впрочем, подлинных следов Мацуи Иригучи они и тогда не выявили…
Шагалан, не заботясь о цели, медленно брел по лесу: машинально раздвигал руками ветви, перелезал через упавшие стволы. Ненадолго очнулся, лишь почувствовав под ногами холодную воду: он стоял посередине едва различимого лесного ручья. Юноша вышел на берег и улегся прямо на землю, закинув руки за голову. Лохматые папоротники сомкнулись над ним, заслоняя и без того стиснутый кронами деревьев лоскуток неба…
Третье несчастье началось с крика. Тот истошный, полный непередаваемого ужаса вопль, срывающийся в хрип, вот уже который год звучит в ушах Шагалана. Он сидел тогда в Зале Собраний на очередном занятии Иигуира. Крик полоснул по размеренному течению лекции и на мгновение ошеломил всех. Затем, с грохотом вскочив, ребята метнулись к дверям. Образовалась неизбежная толчея. Краем глаза Шагалан заметил, как мастер Кане, укромно расположившийся на отшибе, вместо участия в общей давке легко выпрыгнул в окно. Юноша ринулся за ним, сзади запыхтели самые сообразительные из друзей. Бегом обогнули здание Зала.
Никаких сомнений: что-то творилось на краю огородных полей. Несколько фигур ожесточенно и молча дрались, множество других неподвижно лежали на земле. А совсем рядом, шагах в десяти, шевелился в траве маленький серый комочек. И здоровенный мужчина в латах и с мечом несся от него по направлению к дерущимся. Одного взгляда было достаточно, чтобы узнать эти латы, наборную чешую мелонгов со знаменитыми лисьими хвостами на плечах! Группа устремилась вперед. Шагалан, чуть задержавшись у серого комочка, тронул его рукой и отшатнулся. Малыш Лерт, брат Ринары, неугомонный девятилетний проказник и любимец лагеря. Сейчас на лице мальчика застыла гримаса боли, глаза быстро стекленели, тело стянулось калачиком, пытаясь прикрыть живот, где расплывалось темное пятно. Юноша понял, кому принадлежал крик, ощутил весь кошмар ребенка, не добежавшего считанных шагов до спасения.
