Наконец, старик отвалился от тела больного. Того было не узнать: рана на боку затянулась, порезы и ушибы или исчезли или превратились в узенькие нити. Только лицо стало неестественно бледным.
Молодой миссионер помог старому встать на ноги. Чудо-лекарь, выложившийся нынче на полную, покачивался, но быстро приходил в себя.
Пока старик ловил ртом душный прелый воздух джунглей, его молодой собрат прильнул к распростертому телу пленника:
– Ты придешь в себя, Моксо. Завтра ты будешь полон сил. Не настолько, чтобы сбежать, но достаточно, чтобы рассказать нам все, – веки связанного дрогнули, показывая, что тот слышит речь.
Миссионер откинул капюшон. На тело повергнутого живого бога язычников глядели необычные темные глаза с крупными миндалевидными зрачками.
2.
Когда луна окончательно спряталась, уступив небосвод ярким тропическим звездам, холм у тела связанного туземного вождя дрогнул.
– Я пришел, мастер.
Связанный пленник заворочался, открыл глаза.
– Ты опоздал.
– Всего лишь на пару часов.
– Ты опоздал на мою жизнь, друг.
Невидимый голос закашлялся.
– Это плащ капилара. Он скроет тебя от чужих глаз… Ты выберешься, а я выскочу следом.
Пленник покачал головой.
– Нет. Поздно… Я слишком слаб. Не то, что до леса, до соседнего шатра не дойду. А вдвоем мы будем слишком заметны. Да и плащ – последний. Он слишком ценен, чтобы рисковать ради того, кто уже переступил порог.
Длинная речь утомила связанного. Он захрипел, но сумел отдышаться и продолжил:
– Мне пропели песню мертвых. Я не проживу и двух суток. Прирученные думали, что я умираю. Все остатки сил этой оболочки они пустили на то, чтобы я смог протянуть еще пару дней.
– Но ты выглядишь отлично… Мы выходим тебя.
– Нет. Один ты вернешься, вдвоем мы умрем.
Ночной визитер замолк.
Пленник смотрел на звезды, потом повернулся к товарищу:
– Что ты слышал у шатра прирученных?
– Да я же сразу к те…
Хрипение должно было изобразить смех.
– Этот холмик полз ко мне от их палатки почти час. Я думал, что ты никогда не доберешься.
Голос дрогнул.
– Я… Они собираются вернуться за свежими силами. Привести еще тысячу воинов. И искать город, пока не найдут.
Пленник сморщился от боли:
– Плохо. За неделю мы не сможем уйти далеко, даже если бросим здесь все, что имеем.
– Нас догонят?
– Нас уничтожат.
Они молчали. Первым заговорил пленник.
– Придется выдумывать. А нынче это так не просто… – он наморщил лоб. – Слушай!
Моксо попробовал повернуться на бок, чтобы оказаться лицом к собеседнику, но лишь недовольно застонал.
– Когда я был молод и жил за бездной соленой воды в старой доброй Парванакре, то там местные смертные часто охотились. Охотились на диких прародителей наших, обезьян. Крестьяне ставили у края леса кувшин со вкусными бананами. Глупые обезьяны засовывали внутрь руку и, не желая отпускать добычу, становились рабами посуды. Понимаешь?
Собеседник недовольно сопел. Суть рассказа от него пока ускользала.
– К чему ты поведал мне историю своего детства?
Живой Бог зашептал быстрее:
– Я заставлю их засунуть руку, а от тебя, Кору, будет зависеть, чтобы рука так и осталась в наших болотах, – он закашлялся. – И еще… Слушай меня, Кору, что вы будете делать дальше.
3.
– Зачем нам это надо?
– Я дам столько золота, сколько вешу сам.
Дон Хуан ухмыльнулся:
– Мы заберем ВСЕ твое золото, Моксо, сколько бы его не было… За десять дней корабль обернется. Полторы тысячи воинов пойдут по следу беглецов, что убежали отсюда. Мы найдем оставшихся, найдем капище, найдем Маноа, последний город отступников, город из золота, столицу твоего царства.
Пленник обреченно склонил голову и прошептал:
– Что получишь с этого ты, прирученный?
Монахи нахмурились:
– Дерзишь?
Но губернатор милостиво кивнул, показывая, что разрешает связанному говорить.
Белокожий поднял взгляд:
– Объедки со стола? Похвалу Хозяина? Немного…
Глаза испанцев сузились в опасные щелочки, не сулящие собеседнику ничего хорошего.
– Еще мы получим головы твоего народа, золото его и…
Моксо растянул губы в непослушную улыбку:
– Золото уйдет Перворожденным.
– Не все!
– Большая часть.
Конкистадор нервно вскочил с походного кресла и подбежал к пленнику:
– Ты все равно укажешь путь, – он повернулся к монахам. – Приступайте!
Те переглянулись и двинулись к распростертому на столе телу захваченного отступника.
– Погодите! Я дам вам лучшую цель.
Де Леон жестом остановил монахов.
– Какую же?
– Вечность!
Миссионеры недовольно переглянулись и начали обходить замершего губернатора. Тот был всецело занят пленником.
– Я правильно понял тебя, макеро? У вас остался инициатор?
– Гак! Последний гак, установка посвящения, вывезенная из Атланора. Пропуск в вечность для тебя, воин! Тебе ведь обещали посвящение в случае успеха? Что? Не обещали? Значит, ты сам станешь хозяином своим годам.
Монахи зашипели:
– Мы готовы…
Глаза дона Хуана разгорелись подобно уголькам в печи. Он вперил взгляд в полотно шатра, прикидывая, что делать дальше.
– Мы можем начинать, – повторил молодой миссионер.
– ВОН!!! – рапира вылетела из ножен и обрушилась на край стола, разрубив толстую столешницу.
Монахи подпрыгнули на месте и бросились наружу.
Губернатор оскалил зубы, шумно дыша от возбуждения, присел, навалившись грудью на край стола.
Его глаза все также лихорадочно блестели:
– Где она? Что ты хочешь?
– Ты дашь клятву на крови. И нарушить ее уже не сможешь, как и я не смогу нарушить свою.
– Ты выдашь мне гак?
– Если ты не тронешь мой народ до конца года. Не тронешь сам, не пошлешь солдат или наемников.
– Я согласен. А ты отдашь мне гак.
