Книга Вечное пламя - Виктор Бурцев

В себя Лопухин пришел от того, что ему на лицо лилась холодная вода. Она неприятно затекала в уши и нос. Иван закашлялся, в груди остро отозвалось болью.

В темноте кто-то говорил по-фински. Тягучие фразы на непонятном, совершенно чужом языке. Наконец темнота начала таять, сделалась прозрачной…

Первое, что увидел Лопухин, – это женские руки. Узкая, белая ладонь скользнула по его лицу. Снова холодная вода полилась по лбу, по шее…

Красивые руки. С тонкой, удивительно нежной кожей. К таким рукам хочется прижаться лицом, уронить в них лоб, тяжелый после трудного дня, и чувствовать, как уходит усталость, как мысли становятся легкими, невесомыми…

Потом Иван увидел лицо.

Высокие скулы, глаза светлые, голубые, как небо, и очень бледная кожа. Из-под платка выбивается на высокий лоб прядка соломенных волос.

«Катька? Так она ж блаженная!» – всплыли в памяти чужие слова.

Лопухин смотрел в ее глаза, как смотрят в небо. Высокое, далекое голубое небо, чистое, как в первый день творения. Казалось, что это продолжалось вечность. И уже не ясно было, то ли он смотрит в небо, то ли это небо вглядывается в него этими удивительными глазами…

Иван попытался поднять руку, но в груди снова кольнуло.

– Лежи… Не шевелись… – Ее голос звучал странно. Каждое слово она будто подбирала в каком-то словаре и старательно проговаривала по транскрипции.

В поле зрения появился Маркко.

– Как чувствуешь себя?

– Ничего, – прошептал Иван. – Что случилось?

Маркко пожал плечами. Вид у него был изнуренный, бледный.

– Если считать, что чудес не бывает, то случилось то, что бывает один раз на миллион. А если по-другому, то чудо.

– Не понял, – Лопухин поднял руку, потрогал грудь, где болело.

Девушка осторожно отвела его пальцы. Ее ладошка была на удивление горячей и сухой. От этого прикосновения по телу разливалась звенящая легкость, хотелось прижаться к ее рукам и заснуть.

– Тебя деревом завалило, – сказал председатель.

– И что?

– Не понимаешь? Для лесоруба упавшее дерево – верная смерть. Мало того что весом все кости раздробит, так еще и сучьями проткнет. Страшная смерть.

– Но я же жив?

– Жив, – Маркко кивнул. – Это и есть один на миллион. Чудо.

– А болит… – Иван снова попытался коснуться груди.

– Еще бы. И долго болеть будет. Сук точно в сердце шел. Да вот… Повезло.

– Как это? – Лопухин похолодел, представив себе, как огромное бревно вбивает ему обломанную ветку в грудь.

Председатель поднял на цепочке что-то металлическое, смятое.

– Я цепочку сам приладил. Она у тебя в кармане ловко оказалась. К месту.

Лопухин сощурился, приглядываясь.

– Это ж дед мне подарил. Йусси…

– Он самый, – Маркко присел рядом с Иваном на кровать, протянул подарок. – Футлярчик расколотило. А рунный камень внутри цел. Он весь удар на себя и принял. Наши как увидели – не поверили. Сук в щепу. А тебя самого в мох вдавило. Тоже везение. Почва мягкая попалась, болотистая. На том месте сейчас хоть статую отливай, форма такая в земле. У нас это называется – второй раз родился.

Лопухин не нашелся что ответить, а Маркко вложил в его руку амулет.

– Носи при себе. – Он встал и направился к выходу. – Полежи еще, в себя приди. Кости целы, а все остальное ерунда. Катти последит. Если что надо, спроси у нее.

– Катти… – одними губами прошептал Иван и, встретив чуть встревоженный взгляд голубых глаз, улыбнулся.

Она положила ему ладонь на лоб. От этого боль в груди чудесным образом отодвинулась, стала тише, незаметней. Иван улыбнулся, да так и заснул.

Проснулся он вечером.

В углу на небольшом столике горела маленькая лампа с зеленым бахромчатым абажуром. Света она давала немного, но достаточно, чтобы осмотреться. Рядом с кроватью стоял стул, на котором сидела, подперев голову ладонью, Катти. Кажется, она спала.

Осторожно, чтобы не разбудить девушку, Лопухин откинул одеяло и сел. Грудь уже не болела так остро. Иван поискал брюки, но не нашел. Вставать же в одних трусах было как-то неудобно. Лопухин растерянно озирался, не зная, что делать.

Катти вздрогнула и проснулась.

– Я не хотел вас будить, – почему-то прошептал Иван. – Мне надо… Ну, выйти…

Девушка попыталась его уложить, осторожно коснувшись плеча. Но Лопухин отвел ее ладони.

– Мне надо выйти, – снова повторил он, чувствуя, что начинает краснеть. – Где моя одежда?

Она на мгновение задумалась. Затем кивнула, встала и вышла.

– А?.. – начал было Иван, но затем увидел, что вся его одежда аккуратно висит на спинке стула. – Понял…

Одеваясь, Лопухин чувствовал, как ноет от любого движения отбитая грудь и болят мышцы, словно он без разогрева толкнул тяжеленную штангу.

– Ничего, – шептал Иван, постанывая. – Ничего…

Так он чувствовал себя, когда впервые пришел на свою первую тренировку по боксу. Тренер, скептически посмотрев на щуплого «клиента», поставил его в пару с плотным здоровяком, который устроил новенькому примерно-показательное выступление, раз за разом вышибая из Ивана дух. Однако Лопухин, каждый раз поднимаясь с пола, неизменно вставал в боксерскую стойку, как он ее тогда себе представлял.

– Упрямый, – вздохнул тренер. – Приходи через неделю, если не передумаешь.

Иван не передумал. Но к вечеру слег в кровать. Болело все.

Так что теперь Лопухин мог с уверенностью сказать, что бывало и хуже. Первые острые боли прошли, дырок в теле не было, а остальное не страшно.

Он вышел из комнаты. В избе было темно. Никого из хозяев Иван не увидел, а потому осторожно, вдруг спят, выскользнул на улицу. Светлое небо, парочка самых ярких звезд едва-едва виднеется на небосклоне. Тихо и спокойно.

Перед тем как двинуть в сторону сколоченного из неструганых досок нужника, Иван постоял на пороге, разглядывая небо.

– Завтра обязательно надо будет к озерам сходить. Обязательно… – бормотал он, возвращаясь. – В лес больше не полезу…

В доме горел свет.

Лопухин приоткрыл дверь. Вошел.

За столом сидел Маркко. Нехитрая закусь, бутылка водки и два стакана говорили сами за себя. Председатель кивнул на стул напротив.