— А можно нескромный вопрос? — сказал Григ. — Ты на нее дрочишь?
— Ты долбанутый? — разозлился я. — Ты понимаешь, что такое любовь? Трахать я могу кого угодно, вон Эльке сегодня позвоню! Любовь — это когда жить без нее не можешь! Когда постоянно думаешь о ней! Когда готов все сделать ради нее! Когда хочется каждую минуту быть рядом! Просто рядом!
— Понял, — сказал Григ. — Сорри. Не голоси.
Мы снова помолчали. Григ доел мою яичницу и открыл вторую бутылку пива.
— Адвокат — урод полный, — сказал он.
— Урод, — кивнул я. — А говорили — лучший. Жалко денег.
— Судьи — подонки, — сказал Григ. — Семь месяцев!
— Подонки, — вяло кивнул я.
— Статуя Свободы, — сказал Григ. — Не могли хотя бы девку симпатичную найти? Почему выбрали для наказания такую страшную…
Закончить он не успел — мой кулак врезался ему в подбородок. Григ мешком кувыркнулся на пол, бутылка выпала, стукнулась об стену и разлетелась на сотни зеленых брызг.
— Джонни, ты чего?!
— Пошел вон из моего дома, урод!!! — рявкнул я и почувствовал на глазах слезы ярости. — Если ты еще раз что-нибудь подобное скажешь про нее…
* * *
Я еще раз оглядел собравшихся — они сидели по кругу в мягких креслах. Некоторые из них были полными отморозками — видно по харям. Но были и приличные люди. Особенно меня позабавил пожилой толстячок, чем-то похожий на адвоката Броукли, — он суетился, пытаясь сесть поудобнее и пристроить на коленях старомодный ноутбук. Но правая нога у него не сгибалась, а прислоненная к креслу тросточка все время падала, и ему приходилось за ней мучительно нагибаться. Когда в комнату вошла строгая молодая женщина в белом халате, все замерли, а затем раздалось хором: "Здравствуйте, Марта!"
— Здравствуйте, — сказала Марта и посмотрела на меня. — У нас новенький?
— Джонни Ким, — сказал я. — Распространение авторской продукции. Семь месяцев.
— Тс-с-с!!! — укоризненно зашипела Марта. — Зачем же так? У нас не принято называться по имени и сообщать статью! Надо было выдумать псевдоним!
— Почему?
— Это свобода тайны личности. Джонни… раз уж вы открылись, мы будем называть вас Джонни? Вы стали участником группы психологической помощи…
— Я пока только зашел посмотреть, что это такое.
— Как давно вы осуждены?
— Восьмой день.
— Хе! — усмехнулся крупный детина с неприятным взглядом.
— Осуждены впервые? И почему вы до сих пор не ходили на занятия? — удивилась Марта. — Два раза в неделю это совершенно бесплатно! Если чаще — то на коммерческой основе.
— Что, помогает?
— Внимание! — Марта подняла голову и дважды хлопнула в ладоши. — Помогают ли наши занятия?
— Да-а-а… До-о-о… До-о-о… — закивали со всех сторон.
— Тогда начнем. Джонни, вы пока можете ничего не говорить, только смотреть. Чувствуйте себя свободно! Если захотите высказаться — мы поговорим с вами об этом. Итак, Демон?
— Здесь, — сказал громила с неприятным взглядом.
— Вы выполнили домашнее задание группы? Прочитайте.
Демон неожиданно скис и покосился на меня.
— Демон! — хлопнула Марта в ладоши. — Не стесняйтесь новичка! У вас с Джонни одно прекрасное чувство любви к Свободе! Читайте!
— Личное письмо к Свободе, — забубнил детина, вставая и разворачивая мятый листок. — Дорогая Свобода. Мне без тебя очень плохо. Я о тебе все время думаю. Ты классная. Ты очень хорошая. Скучаю, что тебя нет со мной. Мне без тебя плохо. Я тебя люблю. Все.
— Все? — удивилась Марта.
— Все сказал, чего размусоливать? — смущенно пожал плечами детина и неожиданно всхлипнул.
— Это лучше, чем в прошлый раз. Садитесь, Демон. Кто еще написал? — Марта оглядела группу.
— Я! — неловко приподнялся толстячок, тут же сел обратно и торопливо распахнул ноутбук. — Я написал новую главу романа!
— Начина-а-ается… — вздохнул кто-то.
— Мистер Фольстен, она большая? — спросила Марта. — Может, оставите мне прочесть?
— Ну, она, конечно, большая… — совсем по-детски заныл толстяк, — но я постараюсь зачитать быстренько…
Марта шагнула к нему и мягко закрыла ноутбук.
— Мистер Фольстен, а вы перескажите нам своими словами?
— Ну… — глаза толстячка забегали, — Я писал о том, какое это счастье — любить. Мне кажется, я никого в жизни не любил так, как Свободу!
— А жену? — хмыкнул Демон.
— Разве их можно сравнивать? — обиделся толстяк. — Жену я люблю, конечно. И любил всегда. И в определенном смысле сейчас тоже, конечно, люблю…
— Она тебя не ревнует?
— Демон, вас, кажется, никто не перебивал! — хлопнула в ладоши Марта и снова повернулась к толстячку. — Итак?
— Ну, в общем, я писал о том, что каждая любовь — это счастье! Даже такая несчастная и безответная, как у меня! Какое это счастье — засыпать с мыслью о любимой и просыпаться с этой мыслью! Как это прекрасно — осознавать, что она есть на Земле, что она стоит с факелом! И пусть я недостоин ее любви, зато я могу ей подарить свою! Я благодарен суду за это счастье, за эту небывалую, пылкую любовь в мои преклонные годы…
— Прекрасно! — сказала Марта. — Все слышали? Давайте поаплодируем мистеру Фольстену за эти красивые, мудрые слова! Мистер Фольстен, значит, вы больше не станете прыгать из окна?
— Я… — мистер Фольстен затравленно оглянулся, — я буду стараться…
— Прекрасно! — сказала Марта. — А теперь мы бы хотели услышать Мэджик Ловера!
Все необычайно оживились и посмотрели на нескладного парня с растрепанными волосами и едва заметным синяком под глазом. Лоснящаяся кожа на его щеках, лбу и подбородке была бугристой и воспаленной, а само лицо — угрюмым, с безумными глазами.
— А сто услысать? — неожиданно произнес Мэджик Ловер.
Я удивился, но, видно, остальные уже привыкли к его дикции.
— Например, о твоей ревности. Ты продолжаешь ревновать Свободу к остальным членам нашей группы?
— А сто ее ревновать? Как я ее люблю, так ее никто не любит! — твердо сказал Мэджик Ловер.
— Ты за базаром следи! — рявкнул Демон.
— И пусть меня убьет эта обезьяна, я все равно люблю Свободу больсе! Больсе! Больсе!!!
— На улице обсудим, — сухо бросил Демон. — Сегодня огребешь по полной.
— Прекратите ссориться! — хлопнула в ладоши Марта. — Мэджик Ловер, расскажи нам, как ты любишь Свободу?
— Сначала ясыком, — сказал Мэджик Ловер. — Потом спереди. Потом в рот. Потом ссади.
