— Служить тебе — как эти?
Он повернулся, чтобы указать на коринов, которые протягивали к нему руки. Как, наверное, дико выглядит все это в глазах каменного наблюдателя!
Повелительная команда ударила в мозг, и черное забвение обрушилось на него, подобно удару гигантского кулака.
Тьма. Он затерялся в ней и уже не был самим собой. Он летел сквозь мрак, нащупывая и окликая нечто исчезнувшее. И голос отвечал ему, голос, которого он не хотел слышать…
Тьма. Сны. Заря. Он стоит на одной из улиц города и наблюдает, как свет становится ярким и безжалостным, загорается на верхушках стен и медленно ползет вниз, загоняя тяжелые тени в открытые окна и двери. Здания уже не выглядят такими большими. Он проходит между ними, легко поднимается по ступеням, к выступам окон — не выше его головы. Он знает эти дома, и он смотрит на каждый, проходя мимо, называет его и вспоминает давнее, очень давнее…
Ящеры спускаются к нему, и он похлопывает их по склоненным шеям. Твари тихо шипят от удовольствия, но их пустой мозг не наполнен ничем, кроме смутных ощущений.
Он не мог больше выносить город; но его время еще не настало, тогда он спустился в катакомбы и занял свое место рядом с теми, кто ждал и еще мог говорить с ним мысленно, так что здесь он не был одинок.
Годы проходили, не оставляя следа в неизменном мраке погребального коридора. Возраст уже приковал и его к месту, так что он уже не мог встать и снова выйти в город, где он когда‑то был молодым, моложе всех… Шеннеч — так его звали, Последний.
И он ждал в одиночестве. Только тот, кто родственник горам, мог вынести это ожидание в месте погребения.
Затем, в грохоте и пламени, в долине появилась новая жизнь. Человеческая жизнь… Слабая, хрупкая, восприимчивая жизнь, разумная, незащищенная, обладающая жестокими и смущающими страстями. Очень осторожно, без спешки, мозг Шеннеча дотянулся до пришельцев — чужаков и вобрал их в себя.
Некоторые люди были более жестоки, чем другие. Шеннеч видел их эмоции как алые рисунки на темном фоне своего мозга. «Я возьму этих, — подумал Шеннеч. — Рисунок их мозга примитивный, но крепкий, и мне интересно».
На корабле был хирург, но он умер. Впрочем, для того, что было сделано, хирург не понадобился. Когда Шеннеч закончил рассказывать о солнечном камне выбранным им людям, они с восторгом согласились на то, что обещало власть. Неуклюжие руки каторжников с удивительной ловкостью управлялись с инструментами покойного хирурга, производя круглые вырезы и аккуратно углубляя камни в кости.
Кто тот человек, который лежит здесь спокойно под ножом? По его лицу бежит кровь… Кто те, что склонились над ним, со странными камнями между бровей? Я знаю их… Тревер закричал. Кто‑то хлестнул его по лицу, намеренно, жестоко. Он снова закричал, стал отбиваться, все еще ослепленный видением и темным туманом. Голос, которого он так боялся, ласково заговорил с ним:
— Все прошло, Тревер. Все сделано.
Рука снова хлестнула его, и грубый человеческий голос хрипло сказал:
— Очнись! Очнись, черт тебя побери! Тревер открыл глаза. Он стоял в громадной комнате, пригнувшись в позе бойца. Гелт наблюдал за ним.
— Привет, землянин. Ну, каково чувствовать себя хозяином?
Тревер с удивлением воззрился на него. Яркий поток света падал через высокие окна и освещал солнечный камень между хмурыми бровями корина. Взгляд Тревера сосредоточился на этой блестящей точке.
— Ну да, — подтвердил Гелт, — это правда. Его губы не двигались, в комнате стояла полная тишина.
— Камни наделяют нас некоторыми способностями, — продолжал Гелт так же беззвучно, — конечно, не такими, как у Него, но мы можем управлять ящерами и обмениваться мыслями между собой, если расстояние не слишком велико. Естественно, наш мозг открыт Ему в любое время, когда Он пожелает.
«Шеннеч! Если этого не было, откуда я знаю это имя? И этот сон, этот бесконечный кошмар в катакомбах…»
Гелт вздрогнул.
— Мы не употребляем это имя. Он не любит. — Брови корина сурово сдвинулись. — В чем дело, землянин? Что ты такой бледный?
Он резко схватил Тревера за плечо и повернул лицом к громадному диску из полированного блестящего металла, вставленному в стену. Зеркало для гигантов, где отражалась вся эта огромная комната и кажущиеся крошечными фигурки людей.
— Иди, — Гелт подталкивал Тревера вперед. — Иди, полюбуйся.
Тревер стряхнул с себя руки Гелта и подошел к зеркалу. Он положил руки на холодную гладкую поверхность и вгляделся.
Да, это было правдой. На лбу мерцал солнечный камень. И это лицо, знакомое, обычное, не такое уж безобразное, стало теперь каким‑то чудовищным, неестественным — маской со злобным третьим глазом.
Он попятился, его руки слепо и медленно потянулись к камню, рот скривился, как у ребенка, и две слезы скатились по щекам. Внезапно им овладела злоба. Тревер вонзил ногти в лоб и царапал камень, не думая о том, что может умереть, если вырвет его.
Гелт спокойно наблюдал за происходящим. Губы его улыбались, но глаза были полны ненависти.
Тревер застонал и еще глубже вонзил ногти, и Шеннеч позволил ему это делать, пока страшная боль едва не разломила пополам его голову. Тогда Шеннеч послал мощный импульс своего мозга, и Тревер почувствовал эту холодную силу, которая прокатилась по нему, как лавина. Он старался достойнее встретить ее, но она сломала его защиту, разрушила, превратила в ничто и вошла в обессиленную цитадель мозга. В этой пошатнувшейся темной крепости все, что было собственностью Тревера, корчилось и цеплялось за оружие ярости, за смутное воспоминание о том, как в узком каньоне это оружие помогло ему отогнать врага и вырваться на свободу. А затем какой‑то животный инстинкт, находившийся глубоко под уровнем человеческого сознания, посоветовал ему не спешить и ждать, пока то немногое, чем он располагает, пройдет нетронутым и, быть может, незамеченным для захватчиков.
Тревер вяло опустил руки, и мозг его расслабился. Холодная черная волна силы остановилась, а затем откатилась назад. Шеннеч сказал:
— Твой мозг крепче, чем у этих… Ты помнишь, что однажды противостоял мне. Тогда контакт был несовершенным. Теперь — другое дело. Не забывай этого, Тревер.
Тревер глубоко вздохнул и прошептал:
— Чего ты от меня хочешь?
— Пойди и посмотри корабль. Твой мозг сказал мне, что ты разбираешься в таких вещах. Посмотри, сможет ли корабль взлететь снова.
Этот приказ поверг Тревера в полнейшее изумление: — Корабль? Но зачем…
Шеннеч не привык, чтобы ему задавали вопросы и интересовались мотивами тех или иных его распоряжений, но терпеливо пояснил:
— Я еще проживу некоторое время. Несколько ваших коротких поколений. Хватит с меня этой долины и катакомб. Я хочу оставить их.
Тревер понимал это, поскольку в том кошмарном сне он заглянул в мозг Шеннеча. На мгновение острая жалость к этому пойманному в ловушку существу, одинокому, единственному во всей вселенной сжала его сердце.
