— Еще не так давно люди из далекого и славного Города Тысячи Храмов редко появлялись в этих местах. Они предпочитали добираться до Голубого озера неведомыми нам дорогами, по которым ослы и волы могли тащить тяжелогруженые телеги, которые я не раз видел в Озерной крепости. И если мы хотели наменять на крокодильи шкуры или перья пестрых птиц соль или хорошие железные ножи, нам приходилось отправляться либо к Голубому озеру, либо к слиянию Уллы с Великой рекой — Матерью рек, — называемой вами Гвадиа-рой. — Старик огладил куцую, состоящую из дюжины волосков бородку, которую, судя по всему, считал лучшим своим украшением и, неодобрительно посмотрев на Газахларовых воинов, весело обменивающихся мнениями по поводу товарищей, слишком рано вернувшихся со свидания, на которое их якобы пригласили здешние девицы, продолжал;
— И вот однажды Куцара — мой дядя по матери, вернувшись от слияния Уллы с Гвадиарой, привез с собой очень дорогую, никогда прежде не виданную в наших краях вещь — маленькое зеркало, сделанное из чудесного серебристого стекла. Он отдал за него все, что повез на обмен, и очень им дорожил. Ему страшно нравилось открывать плетеную корзиночку и смотреться в дивное стекло, которое он почитал величайшим сокровищем. Так оно и было, ибо потом у нас появились зеркала из бронзы и меди, но такого ясного и чистого — стеклянного — никто из нас с тех пор не видал.
— Ой, не томи, старик! — поторопил рассказчика Аджам. — Ты дело сказывай, а то пока солнышко взойдет, роса очи выест.
— Так я и говорю: никому не доверил своей тайны Куцара. То ли боялся, что все будут просить у него посмотреться в волшебное стекло и разобьют его, то ли опасался, что главный колдун заберет зеркало себе, дабы увеличить силу вещего танца. Но, как бы то ни было, никому он о нем ни словечком не обмолвился, а сам так часто украдкой посматривал в него, что заметила это жена Куцары. Выбрала время, когда не было его поблизости, и заглянула в заветную корзиночку. Увидела в зеркале молодую красивую женщину и заплакала: «Купил Куцара новую жену на торгу и прячет в колдовской корзинке! Весь день она отдыхает, пока я не покладая рук тружусь, а ночью, когда я с ног от усталости падаю и засыпаю, ублажает его!»
Рассказчик сделал паузу, и слушатели вежливо заулыбались.
— Услышала жалобы Куцаровой жены его мать, прибежала, заглянула в корзиночку и как завопит: «Это ещё что за старая карга! Уж коли притащилась в мою хижину со своей дочкой, изволь вылезать и работать, у нас тут каждая пара рук на счету!» Голос у матери моего дяди был такой, что его и на том берегу Уллы услышишь. Вот и услышал её отец Куцары, взобрался по лесенке в дом, заглянул в корзинку и, почтительно поклонившись хмурому морщинистому старцу, произнес: «Пожалуй в наш дом, уважаемый. Недостойно поступил мой сын, утаивая от нас новых родичей, да и вашему семейству тесновато небось в маленькой корзине, даже если она и волшебная».
Старик из зеркала промолчал, и отец Куцары хотел повторить свое любезное предложение, ведь новый его родич был богат годами и вполне мог оказаться тугим на ухо, но тут в корзинку заглянул сын моего дядюшки. Увидел идущий поперек лба таращившегося на него из зеркала мальчишки шрам, означавший, что тот первый ребенок от первой жены и с криком: «Вор! Самозванец!» — ударил его в лицо зажатым в кулаке наконечником гарпуна, который обтачивал, сидя в тени хижины.
Зеркало разлетелось вдребезги. Куцара очень из-за этого убивался, но ему некого было винить в случившемся кроме себя и своего недоверия. И тогда, чтобы загладить вину перед соплеменниками, он раздарил им все до единого осколки чудесного зеркала. — С этими словами рассказчик указал на висящее у себя на шее ожерелье из изящно обточенных позвонков крокодила, в один из которых был вставлен крохотный осколок зеркала, изрядно помутневшего и потемневшего от времени и влаги.
— А я бы хотел послушать Гжемпа, — вызывающе поглядывая на Эвриха, произнес Серекан, когда сидящие у костра отсмеялись и в наступившей тишине стало отчетливо слышно, как потрескивают раскаленные уголья. — Как смеет он ловить змей, созданных Тахмаангом на погибель грабителям, ворам и клятвопреступникам?
Поскольку натрудившийся за день змеелов давно ушел спать в хижину одного из своих старинных знакомцев, Серекану никто не ответил, и он с обличающим выражением лица ткнул пальцем в сторону арранта:
— Нынче ты охотился вместе с ним за ндаггамв. Так, может, тебе есть что сказать в его и свое оправдание?
Оправдываться перед безусым наглецом у Эвриха не было никакого желания, но оставить его выпад без ответа он тоже не мог. Ежели таких задир время от времени не одергивать, они запросто на шею сядут и много пакостей натворят. Да и собравшихся у костра негоже разочаровывать, ведь даже те из них, кто присоединился к Газахлару по распоряжению императора, начали привыкать, что у арранта всегда сыщется в запасе смешная или поучительная история и слов для разумного ответа он за море искать не поплывет.
— Оправдываться мне перед тобой вроде бы не к чему — невелик кулик, — лениво протянул Эврих, окидывая Серекана нарочито оценивающим взглядом. — Однако ежели ответишь на мой вопрос, так и я скажу, почему не вижу в ловле змей ничего кощунственного.
— Ну спрашивай, — милостиво разрешил юнец, прямо-таки раздуваясь от гордости и не замечая, как Аджам с Хамданом и другие знавшие Эвриха ещё по «Мраморному логову» воины перемигиваются и обмениваются понимающими взглядами.
— Позволь узнать, где, по-твоему, больше клятвопреступников, воров и убийц: в Городе Тысячи Храмов или в здешних лесах?
Серекан был не настолько глуп, чтобы торопиться с ответом, но сидящие у костра и не собирались его дожидаться.
— Конечно, в столице! У нас вор на воре, грабитель на грабителе! Каждый лавочник, каждый трактирщик только о том и мечтает, как бы в чужой кошель руку запустить! — зашумели они, и Эврих с сокрушенным видом покачал головой.
— Да уж, с этим поспорить трудно. Но тогда почему змеи, ежели и впрямь созданы Тахмаангом, дабы карать злодеев, предпочитают жить в этой глуши, а не в Городе Тысячи Храмов?
— Те, которые здесь живут, просто от работы отлынивают! — крикнул кто-то с противоположной стороны костра, и аррант, радуясь вовремя поданной реплике, совершенно серьезно заявил:
— Ну так вот лентяек Гжемп и отлавливает, дабы напомнить другим об их долге!
Хотя Серекан смеялся вместе со всеми, брошенный им на Эвриха взгляд был полон неприкрытой злобы, и аррант подумал, что так вот, невзначай, люди и обзаводятся врагами, однако задерживаться на этой не слишком-то приятной мысли не стал.
— В разных странах — разные обычаи, разные верования. Причем каждый, разумеется, считает свою веру истинной. Если хотите, я расскажу вам легенду о змее и голубке, которую мне не раз доводилось слышать во время путешествия по Вечной Степи.
— Расскажи, расскажи! — раздалось сразу несколько голосов, и Эврих, отхлебнув из протянутой ему чаши, сделанной из половинки кокосового ореха, чуть хмельной, сладковатый напиток, начал рассказ:
