– Вы болели?
Бэзил нагнул голову и вздохнул:
– Нет, я был в Венеции по поручению отца.
Он выпрямился, указывая этим на то, что рассказ подошел к концу.
– После тех страшных дней прошел год. Когда я прочитал ваше эссе, то обнаружил, что еще могу смеяться. – Он улыбнулся. – Я написал вам, а теперь сижу в темноте рядом с вами.
– Вы помирились с отцом?
Бэзил встал и зажег свечи в железном канделябре.
– Мы не разговариваем, если в этом нет необходимости. В конце концов, у него должен быть наследник, а другого, кроме меня, у него нет. – Он указал на виллу и двор: – Эту виллу он приберегал для Тео, и его бесит то, что пришлось отдать ее мне и что я, очевидно, получу все его состояние. Но что он может с этим поделать?
Кассандра вспомнила одно из его писем, полное горечи, его неприятие собственных богатств и титула.
– Вы питаете к этому такое отвращение?
Пламя свечей трепетало, сгущая тени над его бровями, заостряло его нос, когда он смотрел на горизонт, погрузившийся в темноту.
– Эта земля принадлежала моей матери. Это было ее приданое, поэтому я рад позаботиться о нем за нее. Еще я любил братьев. Если я не оправдаю доверия, значит, их жизни не имели никакого смысла.
Бэзил вздохнул и как будто отмахнулся от всего.
– Хватит! Сегодня вечером я не хочу думать о грустном. Разрешите мне показать вам одну из рукописей Боккаччо в благодарность за ваш интересный рассказ.
Повинуясь интуиции, Кассандра не стала задавать никаких вопросов, она просто встала, подошла к нему и положила руку ему на грудь.
– Они бы гордились вами, Бэзил.
Он так крепко прижал ладонь Кассандры к своему сердцу, что на ней отпечаталась пуговица его жилетки. Бэзил тихонько застонал и дотронулся до пряди ее волос другой рукой.
– Вы слишком привлекательны, моя Кассандра, – мягко произнес он, – Я стараюсь думать только о том, что находится за маской красоты, но эта маска завораживает меня.
Кассандре захотелось поцеловать его. Желание охватило ее внезапно, неистово и с такой силой, что у нее мгновенно закружилась голова. Нет. Она не перенесет, если окажется, что Бэзил такой же, как все мужчины. Лучше сохранить иллюзию, что он благороден и прекрасен. Она закрыла глаза и отступила, убрав руку.
– Превратиться из друзей в любовников легко. Снова стать друзьями, – сказал он тихо, – почти невозможно.
– Да, – ответила она дрожащим голосом. – Простите.
Кассандра помолчала, удивляясь собственной смелости, но это был Бэзил, близкий друг, и если она не могла быть честной с ним, значит, в мире вообще не было места откровенности.
– Друг – гораздо большая ценность, чем любовник. Я не хочу потерять вас.
– Да! Конечно. – Он схватил ее руки и радостно поцеловал их. – Мы начали с дружбы, друзьями и останемся. – Бэзил нагнул голову, слегка флиртуя. – Хотя я надеюсь, вы понимаете, что я не откажу себе в удовольствии отразить вашу красоту в своих стихах.
– Полагаю, мне просто придется примириться с бессмертием.
Он весело рассмеялся, держа ее за руку.
– Пойдемте. Нас ждет божественный Боккаччо.
В просторном прохладном помещении, наполненном полками с книгами, из мебели присутствовали только большой тяжелый письменный стол, два стула и сундук, в котором Бэзил хранил свои сокровища. На одной из стен висела его коллекция рапир. Кассандра заинтересовалась ею.
– Вы фехтуете?
Он зажег пару сальных свечей от свечи, принесенной с собой.
– Да.
– Мой брат Гэбриел – мастер фехтования, некоторые считают его одним из лучших фехтовальщиков Европы.
– Возможно, мы однажды встретимся, мне такой вызов пришелся бы по душе.
Бэзил указал Кассандре на тяжелый стул, стоявший возле письменного стола. С надменным видом она опустилась на него как королева, ожидающая подданных. Ее одеяние, зеленое с золотом, переливалось при свете свечи, грудь и шея поражали белизной. Пряди блестящих волос выбились из прически. Он запечатлел все это в своем воображении, чтобы воссоздать на следующий день. Какой оттенок у этого белого цвета? Какого тона ее рыжие волосы?
Бэзил отогнал навязчивые мысли и открыл сундук, вынул маленький пакет, завернутый в ткань, развязал его, неся Кассандре, и положил перед ней, торжественно убрав ткань.
Кассандра слегка задержала дыхание и прикрыла рот рукой. Она смотрела ему в лицо и колебалась, глаза искрились от возбуждения.
– Можно мне потрогать? Им это не повредит?
– Я бы не позвал вас, чтобы просто посмотреть на них.
Кассандра положила два пальца на верхнюю страницу осторожно, почти не касаясь слов, написанных чернилами. Бумага слегка потемнела, края в некоторых местах были ломкими и крошились, но изящный сильный почерк оставался без изменений, его легко было разобрать.
– Подумать только, – тихо произнесла она, – эти страницы написаны его рукой.
– Да.
Кассандра подняла первую страницу и, держа так, чтобы не повредить края, поднесла ее к носу, вдыхая аромат времени. У Бэзила помутилось в глазах, когда он взглянул на нее, затаив дыхание. Свет окаймлял ее прямой точеный нос и тонкие изящные веки. Он представил себе, как дотрагивается до них губами, представил нервные движения глаз под ними и то, как ресницы щекочут ему губы.
Он отошел и притворился, будто что-то рассматривает в сундуке, но в душе остался рядом, тихонько положив руку ей на плечо, касаясь растрепавшегося локона. Его дух отважился на то, на что не решался он сам.
Кассандра начала читать вслух на итальянском языке, ее грудной голос подчеркивал невообразимую чувственность произносимых ею слов. Бэзил закрыл глаза и слушал, она читала вслух отрывок о том, как женщина целовала своего любовника Аникино. Когда повествование дошло до того места, где Аникино пробирается в комнату женщины, Бэзил подумал, что Кассандра остановится, потому что любовник разбудил свою возлюбленную тем, что положил руку ей на грудь.
Но она не остановилась. Кассандра прочла все, ее голос не изменился, в нем не слышалось смущения, и Бэзил с удивлением повернулся. Она подняла глаза:
– На итальянском языке это гораздо красивее. Переводы часто искажают суть написанного… – не видя его за пламенем свечи, она прищурилась, – эту сочность. Я так люблю непристойности, – призналась она.
Кассандра улыбнулась мягкой, задумчивой и сдержанной улыбкой. Больше всего на свете Бэзилу хотелось преодолеть расстояние, разделявшее их, и запечатлеть на ее губах поцелуй, похожий на поцелуй женщины и ее любовника. Она была пиршеством для глаз, губ, рук и ушей. Но если бы он дал себе волю, то смертельно оскорбил бы ее, оскорбил бы ту свободу, которую она чувствовала, беседуя с ним так откровенно. Так что Бэзил не глядя взял что-то из сундука и небрежно опустился на соседний стул.
