Минуты шли, внутри кареты стало теплее от их дыхания. С улицы к ним время от времени врывались грохот катящейся навстречу кареты, резкий стук подков по булыжной мостовой, голоса мужчин, отдаленные и приглушенные.
– Почему вы вели себя со мной так враждебно, так вульгарно? – прервала молчание девушка.
Ее неожиданный вопрос удивил Рейна. Он расслабился и просто наслаждался ее ароматом, ее теплом, ее видом. Она сердито повторила вопрос, упорно глядя в окно:
– Почему вы были так вульгарны?
– Женщина, роль которой вы играли, вульгарна, – ответил он, сбитый с толку.
Несомненно, она знала, что за женщина ее тетка, коль уж столь успешно воспользовалась ее наклонностями.
– Но вы не отпускали меня даже после того, как я ясно дала вам понять, что не желаю этого.
Он не совсем понимал, чего она хочет, и поэтому молча ждал.
– И все же вы разговариваете как аристократ. Вы дворянин? Вы благородного происхождения? Вы совершили преступление против человека благородного происхождения?
– Мадам, не слишком ли поздно спрашивать у меня рекомендательные письма? – спросил Рейн, которого позабавил ее обвиняющий тон.
– Почему вы оказались в тюрьме? – выпалила она, на этот раз ее вопрос сопровождался беспокойным взглядом. – Вы… вы напали на женщину? На аристократку?
Она приняла его за насильника? А, ладно, это уже не первая подобная ошибка. Когда-то он был бы возмущен. Он бы вежливо послал ее к черту и провел бы ночь, доказывая ей свою неотразимость. Да, наверное, она должна была так считать, тем более что он недавно едва не набросился на нее. Рейн задумчиво потер щеку и впервые за много лет подумал о том, что мог бы увидеть в зеркале. Он улыбнулся, но она неверно поняла его реакцию и отпрянула в угол сиденья.
– Нет, – сказал он, чтобы успокоить ее. – Я никогда не брал женщину вопреки ее желанию.
– Тогда, – неуверенно спросила она, – тогда почему вы оказались в тюрьме?
– По политическим причинам. Это выражение можете перевести так: кто-то надеялся получить выгоду от моего заключения.
– Я не понимаю.
– И вы – жена дипломата? – поддел ее Рейн, но она вновь обратила к нему вызывающий смущение взгляд, и он ответил легким вздохом, удивленный и встревоженный ее неопытностью.
– Что вы сделали?
– Что я сделал? – пробормотал он. – Меня посадили в тюрьму, потому что можно было посадить, и меня держали там потому, что какой-то французский бюрократ вообразил, будто когда-нибудь кто-нибудь сможет заплатить за меня выкуп. – Он наклонился к ней и был вознагражден слабым, пьянящим ароматом, исходящим от нее. – Могу вас заверить, что ни у кого, кроме вас, никогда не нашлось бы причины, чтобы освободить меня. Благодарю вас.
Рейн снова улыбнулся, внезапно осознав, что, в самом деле, если бы не эта женщина, он не сидел бы сейчас в теплой карете, чистый и тепло одетый, ошеломленный своей неожиданной свободой и опасающийся ее потерять.
Но вместо того чтобы ободрить, его улыбка, кажется, еще больше ее встревожила. Уголки ее губ грустно опустились, и она принялась заламывать пальцы рук.
– Вам очень не нравилось сидеть взаперти?..
На этот раз Рейн рассмеялся, все еще удивляясь ее наивности. Теперь понятно, почему Жак так беспокоится о ней. Ведь на белом свете столько мужчин, готовых воспользоваться такой кроткой невинностью.
– Да, мадам. Мне это очень не нравилось. Особенно это кажется ужасным сейчас.
– Почему? – Она подалась вперед, любопытство заставило ее на мгновение забыть о страхе. Свет, струящийся через окна кареты, падал на ее волосы, окрашивая их чудным сиянием. «Ей действительно небезопасно путешествовать без провожатого» – мелькнула у него мысль.
– Потому что в тюрьме я начал забывать, что такое свобода, – сказал Рейн, – а теперь вспомнил, и контраст… очень велик.
Поскольку свет падал на нее со спины, невозможно было прочесть на ее лице никакого выражения.
– Почему ваша семья не…
– Теперь моя очередь, – перебил Рейн свою спутницу.
Эш погиб, Фиа, вероятно, к этому времени выбрала себе самого богатого ухажера, а думать о Карре ему не хотелось. Отец его не интересовал, он даже не испытывал желания увидеть его. Хотя предполагал, что это может быть неизбежным, когда он доберется до Уонтонз-Блаш.
Уонтонз-Блаш.
Снова будущее предоставляло ему выбор, варианты и перспективы, выходящие за рамки примитивного желания не быть убитым в следующей тюремной разборке. Эти мысли нахлынули на Рейна с опьяняющей силой.
– Месье?..
Он замигал, как человек, вышедший на солнце после слишком долгого пребывания в темноте, на него навалилось ошеломляющее понимание того, сколь многим он обязан этой молодой женщине. Даже если, как он подозревал, она не полностью посвятила его в свои планы, по крайней мере сегодня у него появилась возможность, о которой вчера еще нельзя было и мечтать.
– Я перед вами в долгу, – сказал он.
– Прошу вас, месье. Вы ничего мне не должны. Вы мне помогаете. – Она склонила голову, рассматривая свои руки в перчатках. Длинная прядка упала на ее плечо. Она выглядела свежей, нежной, от нее веяло юностью, которой никогда не было у него самого. – Это я перед вами в долгу, – пробормотала она.
У него не хватило бы наглости просить небеса о подобном подарке. Но она это произнесла, а он никогда не упускал подвернувшейся возможности.
– Так, значит, мы с вами в долгу друг перед другом, а, маленькая путешественница? – Он помолчал. – Можно мне потрогать ваши волосы?
Рейн вовсе не собирался этого говорить, может быть, поэтому в собственном голосе он услышал неуверенность, желание, сдерживаемое лишь жалкими остатками гордости. «Чокнутый зануда, – выругал он себя, – болтливый глупец. Как это изысканно, как изящно: «Можно мне потрогать ваши волосы…»
И все же он ждал ответа. И заметил, что она слегка кивнула, дала едва заметное согласие. Он медленно протянул руку, стараясь не испугать ее, словно она была горным олененком, впервые встретившимся с человеком. Она сидела все так же неподвижно, так же настороженно. Его руки коснулись блестящих волос. Шелк. Холодный шелк. Рейн вздохнул.
– Сколько вам лет, месье? – услышал он ее удивленный вопрос.
– Двадцать с небольшим, мадам.
– Вы так молоды? Господи… – выдохнула она. – Сколько лет вы пробыли в тюрьме?
– Какая разница…
– Сколько? – настаивала она.
– Четыре года.
– Вы были таким юным…
Он едва вникал в смысл ее слов, и прозвучавший в них ужас смутил его. Рейн отвел взгляд, но тут же снова посмотрел на нее, потому что много лет его глаза не наслаждались видом такой женщины.
