Вик пытается повернуться, но грубый носок ботинка возвращается неотвратимым маятником, и Старьевщик слышит, как крошится носовой хрящ, чувствует, как глаза наполняются кровавыми слезами. Неизвестно зачем, узник ведет ладонью по полу, случайно нащупывает гладкую рукоять и, прежде чем успевают выбить, вслепую, интуитивно, снизу вверх вонзает нож во что-то упругое. Это кричит не Вик — это кричит кто-то другой, град ударов на мгновение стихает, и узник почти поднимается, бросается из полуприседа на движение в багровом тумане, застилающем глаза. Опять нож рассекает совсем не воздух, но кто хрипит, не понять — сам Вик или невидимый противник. Потому что в это же время узник чувствует, как под лопатку, не встречая сопротивления, входит и стремится все глубже что-то обжигающе смертоносное. Время останавливается. Вялые импульсы будоражат успокаивающийся мозг, пытаясь донести информацию — Старьевщик где-то ошибся. Уже все равно. Ритмичное покачивание позволяет предположить, что его все еще бьют…
Глава 2
В глубокой темной пещере с обращенного острием вниз конуса гигантского сталактита срывается мутная капля. Во мраке не видно, какое расстояние ей необходимо преодолеть до дна, но слышно, как со звонким бульканьем она таранит водную гладь. Или, может быть, это была та, которая упала со сталактита тремя мгновениями раньше. А на острие уже набухает новая. Кап! Теряющиеся отражения звука убеждают — объем пещеры безграничен. Кап! Капля за каплей. Странно — эхо становится все гуще, басовитее, и теперь уже невидимый гонг глухо вибрирует диафрагмой под ударами обтянутого мехом жезла. В медленно, но неуклонно нарастающем ритме. Тьма. Умм! Удар за ударом. Они не слышатся, не фиксируются органами слуха — тактильно ощущаются, впитываются межклеточными мембранами. Порами, кожей, всем телом. Телом, наличие которого я только предполагаю. Нет рук, нет ног — есть некий, плавно растворяющийся в бесконечности, относительно разумный сгусток материи. Амебоподобно пульсирующий в такт ударам. Тьма. Так осознается смерть? Или это пульс стучит в висках? Теряющиеся в пространстве искры озноба. Смерть? Наверное, я улыбаюсь. Откуда тогда приходит боль? Покалывающие импульсы расходятся из черной дыры собственного Я и возвращаются вспышками спазмов. Гул ударов. «Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною, и Дух Божий носился над водою». Ха-ха-ха. Акт творения. Попробовать открыть глаза? Их нет. Не так. Понятия «зрение» еще не существует, как не придумали пока «осязание», «обоняние» и еще что-то там. Даже «слух» только формируется. Из завораживающей монотонности откровением свыше проступают слова. Далекие и невнятные. Какофония хрипящих, повизгивающих шепотков. Становятся четче. Постепенно. О Боже, вы слышали прекрасный голос Ангела? Переливающийся, мелодичный и отстраненно равнодушный одновременно — голос высшего существа. С едва уловимым, немного тягучим акцентом.
— Мне кажется, вы перестарались.
Пауза в тысячу лет…
— Зато все достоверно. — Голос отвечающего кажется Вику смутно знакомым. — Хотя, признаться, я такого не ожидал.
— Вас предупреждали — если он тот, кто мне нужен, то может оказаться чрезвычайно опасным.
— И?..
Без голосов Вику скучно и одиноко. К счастью, разговор возобновляется:
— Это тот, кто вам нужен?
— А ты получил обещанное?
Резковатый смех, Вик его, кажется, раньше уже слышал.
— Получили ли вы желаемое? Я хотел бы просить о… некотором пересмотре условий.
— Основания.
— Четыре трупа — один из них охранник…
— Пять.
— Мм, действительно. Трое калек — один из них непричастный раб…
— И его судьба беспокоит тебя больше всего…
— Естественно. — Хохоток. — Мне кажется, мы с вами одинаково недовольны результатом.
— Твои проблемы — следствие твоих же ошибок.
— Не спорю, недооценил.
— А что мешало?
— Увы… мы все привыкли считать, что любой механист не опасен без своих приспособлений.
Смех Ангела чист, как прозрачный горный ручей.
— Расскажи еще про Духа Машин… механист. Мы все пользуемся одними и теми же законами Природы, только по-разному. А сила человека — всегда лишь в нем самом.
— Возможно. Последнее время он казался… надломленным. Совсем не таким, каким был год назад. Тогда его даже работать заставить не могли. Четыре недели. Я не подумал об этом.
— Вы уговорили его всего за четыре недели?
— Через целых четыре недели. Это очень много. Мамона ел с рук через десять дней.
— А за прошедший год вам удалось преодолеть экран?
— Жвала драконов! Нет! С другой стороны, последнее время интерес к нему сошел на нет. У ханских чиновников появились новые заботы.
Фраза бьет звонкой пощечиной. Из прошлой жизни проталкивается мысль, пытавшаяся достучаться сквозь вязкий туман небытия. Вик хватается за нее как за соломинку и вспоминает. Ошибся. Полагая, что игра еще не закончена, он ошибся — о нем просто забыли. Голос Ангела:
— Видишь, чего же ты хочешь от меня?
— Мне придется списывать потери. Отчеты, всякого рода бюрократические проволочки. Это приведет к увеличению расходов.
— Твоих расходов.
— Конечно. Но ведь мы еще не все уладили с телом.
— Мне он не нужен — оставь себе.
Не нужен. Ведь это о Вике? Вторая пощечина окончательно приводит в чувство. И открывает нервные окончания для нахлынувшей боли. Проникающие ранения и переломы. Не в силах сдержаться, он выгибается дугой.
— Мне кажется, ваш друг очнулся…
С этого мгновения Вик четко осознает, кто он такой, что с ним произошло и что друзей у него на самом деле нет. Узнает второй голос. Желание открывать глаза пропадает.
— Надо же, кто бы мог подумать? — отвечает Ангел.
— Как просили, — усмехается Хозяин.
— Это ни о чем не говорит. Сомневаюсь, что он выкарабкается.
— У меня создается устойчивое впечатление, что вы торгуетесь.
Ангел молчит. Загадочный голос интригует узника.
— Вы говорили, что он похож, — продолжает Хозяин. — Вдруг все-таки?
Ангел по-человечески хмыкает:
— Ко всему, говорят, весьма неплохой механист.
— Их ведь не так много в этом безумном мире?
— Чернокнижников не любят. Те, кто еще кое-что знает, стараются все забыть.
Хозяин рассуждает о таких предметах… Вику он казался более ограниченным. Стараются забыть. Что они знают? Видят во всем зло и разрушение, тащат на костер любого, кто пытается познать суть вещей.
— Последний аргумент — если вы откажетесь, я буду вынужден принять меры, чтобы его состояние действительно соответствовало официальной информации.
