Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 77
— Погоди, Валера.
Самый старший из присутствующих, медленно вынул сигарету из рта и близоруко сощурившись глянул на машину. Водитель уже пропал из виду, увалившись на соседнее сидение, но что‑то бывалому медику не понравилось.
— Парни, а ведь это машина Бурова.
Подал голос водитель по имени Генадий, самый молодой на станции представитель мужской половины. Он работал в экипаже самого старого врача, осадившего коллегу. Но с другой стороны молодой это конечно относительно. Без стажа вождения водителем на станцию скорой помощи не попадешь, требования они существуют чтобы их исполнять, какой бы знакомый ни был.
— Генка, тащи ящик!!! Живо!!!
Едва распахнув дверь авто, тут же закричал врач. Потом сунулся в салон чтобы извлечь раненного наружу. В каком бы тот ни был состоянии, он уже успел навредить себе настолько, что вряд ли тут много испортишь. Благодаря большому стажу и девяностым, с их разборками в криминальном мире, у него был достаточный опыт работы с огнестрельными ранениями. Так что, он не растерялся, был собран и внимателен. Тем не менее, нужно было быть очень осторожным…
— Ну что там, Всеволод Борисович? — Выйдя на крыльцо, поинтересовалась дежурная сестра.
Говоря это, она не сводила взгляда с пятерых мужчин, бегом направляющихся прямиком через ограду на территорию больницы. Глупо задействовать машину и ехать в объезд, когда до приемного покоя не больше сотни метров, через боковую калитку.
— Бог весть, Машенька, — нервно отбросив в сторону окурок, ответил старший смены, — По всему, он должен был уже умереть, а он… Ты позвонила в реанимацию?
— Обижаете. Их уже встречают.
— А в полицию?
— Ага. Всеволод Борисович, а он выживет?
— Надежда, она умирает последней. Нет. Не в этом случае. Хорошо если вообще донесут. Но с другой стороны… «Бульдог» он и есть «бульдог», характер у него не подарок, а в мире всегда есть место чуду.
— Значит, только чудо.
— Только чудо, Машенька. Так, хватит тут торчать. У тебя телефон трезвонит. Марш на место.
ГЛАВА 2Он медленно открыл глаза и не шевеля головой, так как сил на это просто не оставалось, повел взором по сторонам. Наконец‑то один. Неужели это сумасшествие закончилось и его все же оставили в покое. Господи, как он устал. Сначала этот чертов воспитатель и наставник Алексей Григорьевич затеял венчание. Сволочь. Ведь знает же, что ему плохо, что болен. Но нет, о своей выгоде печется. А ведь просил, умолял оставить в покое. А еще этот священник. Знай свое толдычит — «Венчается раба божья…» .
А Ванька? Иван, друг сердешный, душа родная и верная. То стоял в стороне, не вступившись, а не успели все убраться из комнаты, как тут же подлез с тестаментом[1]— подпиши Христа ради, не то всему нашему семейству конец. Плевать ему, что друг помирает, о своей шкуре имеет беспокойство да и только.
Боже, а любил ли кто его по настоящему. Вот думал, что Лиза любила. Как он о ней мечтал. А как любил. Вопреки православному обычаю был готов жениться. Вот только бы стать покрепче на ноги и обязательно женился бы. Конечно, есть Катька и батюшка ее, Алексей Григорьевич, ну да не она первая окажется заточенной в монастырь, ни она и последняя. Он так и решил, как только взойдет в силу, то обязательно разведется и женится на Лизе. А что, дед его вполне подобное проделывал, а он разве не император. А то что тетка она родная. Так и что с того. Дед же хотел, чтобы на Руси все по европейскому обычаю было, вот и будет.
Нет. Было бы. Лизка, стерва такая, тоже оказалась предательницей. Ведь знала, что он к ней чувствует, а тут… Когда он в последний раз к ней прибегал, вырвавшись из под плотной опеки, у нее этот Лесток обретался. Медик недоделанный, весь из себя благообразный, любимец дамского общества. Еще дед и прачка его чухонская, ему благоволили, а теперь он к Лизке подобрался, да не просто так, а под бочок. Он их конечно в койке не застал, но последние минуты про заклад готов отдать, было у них. Было! Он ученый. Ванька его многому научил.
Ванька! Гад! Ну как ты‑то мог!? Нет не любит его никто. Думал еще Остерман, питает нежные чувства к своему воспитаннику. А то как же. Сколько он ему потворствовал. «Не хотите учиться, ваше величество, да и Бог с вами, идите гуляйте, только бы этот деспот светлейший князь ничего не прознал, не то мне первому достанется». А Меньшиков ничего и не узнал. Пока гром не грянул, так и пребывал в неведении, что Андрей Иванович его верный сподвижник. А Остерман, лиса, сам же против него заговор и возглавил.
Но он‑то точно знал, что наставник его любит. Долгоруков, тот, как‑то подспудно, всегда вызывал опасения, хотя и ластился, как котяра. А вот в Остермана он верил до последнего. Вот пока он сюда не заявился. Ну и где он? Вместе с Долгоруковыми и Голициными ушел куда‑то. Наверное трон делят. А вот хрен вам. Ничего не подпишу. И венчаться не стану. Помру, так хоть насмерть перегрызитесь.
Что это? Ах да. Поп. Отходную читает? А я не хочу! А кто тебя спрашивает. Тебя уж похоронили. Ладаном пахнет. Воском. Послышались приглушенные звуки, как будто кто‑то ругается в дальних комнатах. Ну да, так и есть, ругаются. А чего ругаться‑то, коли государь еще жив? Припомнилось как точно такая же обстановка была когда помирал дед. Его, еще десятилетнего мальчишку, тогда обрядили в нарядный мундир и хотели провозгласить императором. Но тогда Меньшиков всех на уши поставил и посадил на трон эту прачку чухонскую. Значит, уже грызутся. Не стали ждать пока он помрет.
Дверь легонько скрипнула и в комнату вошла какая‑то женщина. На глазах пелена, так что сразу и не рассмотреть, кто именно. Да и свечей явно мало для такой большой спальни, а тут еще и взор никак не получается восстановить, все плывет, словно в глазах слезы стоят.
Лиза! Боже! Она его все же любит! Она пришла! На дворе ночь, мороз, до ее дома несколько верст, но она приехала, едва прознав о его болезни. Долгоруковы, сволочи, все в тайне держали. Медикус несколько раз требовал собрать консилиум, а они знай талдычат: «Царь здоров. Лечи сам, нехристь немецкая». Но вот только узнала и тут же к нему поспешила. Подошла, присела рядом.
— Лиза, — с трудом разлепив пересохшие губы, произнес тяжело больной подросток, — ты пришла.
— Господи, Петрушенька… Мальчик мой… Что с тобой… Как же это…
Она протянула руку в белой перчатке, чтобы коснуться его лица, покрытого язвами, но та замерла, так и не прикоснувшись. Он и не думал ее винить за это. К нему лучше не касаться. Оспа заразная болезнь. Сейчас даже находиться рядом с ним опасно, можно заразиться. Оспа это не шутки. Большинство заболевших выживают, да вот только и смерти не так чтобы и редки. И потом, даже если и выживешь, то лицо будет обезображено. А она такая красивая.
Нет. Не нужно ей болеть. Приехала, пришла к нему и несмотря на опасность, сейчас у его постели и за то хвала Господу. Он смотрел на нее не отрываясь, пытаясь запечатлеть образ и унести его с собой, случись все же покинуть этот бренный мир. Как он мог так плохо о ней думать. Ну да. Лесток ее любовник, тут никаких сомнений. Но ведь и он хорош. Только слегка приперли в угол, как тут же согласился жениться на Катьке Долгоруковой. Ну и что делать Лизе. Вот и ударилась от отчаяния во все тяжкие. Можно ли ее в этом винить.
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 77
