Книга Обитель Теней - Питер Страуб

– Что я тут делаю? – допытывался у меня Шерман. – Ты можешь объяснить, за каким дьяволом я торчу здесь, вместо того чтобы балдеть где-нибудь на Гавайях, потягивая "Коорс" и таращась на океан?

Мы сидели в его офисе, и говорил он громко, стараясь перекричать рок-музыку, несущуюся из стереосистемы. Офис занимал ряд комнат в здании, где раньше располагалось немецкое посольство. На потолках в двенадцать футов высотой сохранилась лепнина. Один диван, обитый натуральной кожей, стоял возле длинного письменного стола, другой такой же – у стены. Громадный бостонский папоротник в кадушке рядом с колонками фирмы "Боуз" выглядел так, словно его накачали витаминами. На полу по всему ковру с длиннющим ворсом были раскиданы пластинки.

– У тебя ведь на любой вопрос был всегда готов ответ, – продолжал бесноваться Шерман. – Так поведай мне: что я забыл в этой занюханной дыре? Ты-то здесь потому, что я здесь, но я-то здесь зачем? Молчишь? Один из проклятых сакраментальных вопросов, да? Слушай, тебе эта музыка не осточертела? Пожалуй, сменю пластинку, если ты не возражаешь.

Зазвонил телефон, уже в шестой раз с тех пор, как я вошел в офис. Произнеся: "О Господи!", Шерман поднял трубку, одновременно показав знаком, чтобы я поставил новую пластинку.

Сделав это, я уселся на диван и вытянул ноги. По телефону Шерман разливался соловьем. Это он умел – недаром получил диплом юриста. А еще заработал язву, да и нервы у него были ни к черту. Такую вот цену пришлось заплатить за то, что зарабатывал он, пожалуй, больше всех наших бывших одноклассников. В одежде он теперь стал исключительно разборчив, вот и сейчас на нем был щегольской рыжевато-коричневый пиджак, желтоватые очки-хамелеоны и того же цвета туфли из мягчайшей натуральной кожи. Зажав трубку плечом и скрестив на груди руки, он облокотился о подоконник и кисло улыбнулся мне.

– Вот что я тебе скажу, – начал он, положив наконец трубку. – Филдингу следует возблагодарить Господа за то, что не подался в музыкальный бизнес, хоть он и был в сто раз талантливее большинства этих лабухов, с которыми мне приходится иметь дело. Как он, кстати? Все еще пытается получить диплом доктора философии?

Я кивнул. Вдруг мне пришло в голову:

– Знаешь, когда ты стоишь вот так, облокотившись о подоконник, то чертовски напоминаешь Змеюку Лейкера.

– Ну, теперь меня еще больше потянуло на Гавайи, – расхохотался он. – Да, Змеюка Лейкер, Лейкер Брум… Что это тебе напомнило о нем?

– Да просто твоя поза.

Он опустился на диван и взгромоздил ноги на стол.

– Его давным-давно следовало запереть под замок. Надеюсь, теперь он уже не директорствует?

– Он много лет назад ушел на пенсию, точнее, разумеется, его "ушли". Никогда бы я не согласился с ним работать. – Вообще-то, я и сам только что ушел из школы, где в течение трех лет преподавал английский. – Кстати, я никогда не спрашивал, а если и спрашивал, то забыл, что ты ответил: о чем это вы беседовали со Змеюкой в первый день?

Ну, помнишь, когда он оставил тебя и Найтингейла в кабинете.

– А, когда мы заполняли регистрационные анкеты? – ухмыльнулся он. – Старая задница, я же рассказывал, ты просто все забыл. Между прочим, это мой коронный номер на вечеринках. Если ты еще не передумал и зайдешь в субботу вечером, там мне и задай этот вопрос.

Ну конечно же, теперь я вспомнил! В один неимоверно жаркий вечер (хотя дело и было поздней осенью) мы сидели в "берлоге" его отца и пили охлажденный чай из высоких бокалов с надписью "На здоровье!".

– Приду всенепременнейше, хотя бы ради того, чтобы еще раз услышать это, – заверил я его.

В Нью-Йорке я оказался проездом, по пути в Европу, и, кроме Шермана и Филдинга, мне в этом городе видеть не хотелось никого. К тому же Шерман умел отлично готовить, а его вечеринки отличались типично холостяцкой расточительностью.

– Ну и отлично, – заключил он как-то отстраненно.

Похоже, мысли его снова принялись витать вокруг забот, в избытке доставляемых ему двадцатилетними гениями, с которыми Шерману приходилось работать. – Да, – вдруг вспомнил он, – я тут случайно встретил Тома Фланагена. Представляешь, он выглядит по меньшей мере лет на сорок!

Вообще-то, этот парень – полный придурок. Подвизается в каком-то бруклинском притоне под названием "Красная Шапочка". Это с его-то талантом! Да, магия деградирует…

Я помню удивительные вечеринки у Шермана еще по временам, предшествовавшим его переезду в Лос-Анджелес, и эта, субботняя, соответствовала лучшим традициям. Сидевший слева от меня знаменитый фолк-певец, смахнув со своей пышной бороды остатки пищи, принялся рассказывать о миллионном деле с наркотиками, в которое были замешаны двое его не менее знаменитых коллег. Блондинка рядом с Бобом, похожая на англичанку, причем жительницу сельской местности (к этому типу старина Боб был всегда неравнодушен), откупорила бутылку коньяка. Шерман выковыривал вилкой кусочки ветчины из остатков салата.

– Мой друг, что сидит напротив, хотел, если я не ошибаюсь, услышать одну старую историю, – сказал он.

– Отлично, – произнес фолк-певец, решив, что обращаются к нему.

– История эта про то, как небезызвестный в узких кругах Змеюка Лейкер оказал нам радушный прием в школе, где он был директором. В тот первый день мы заполняли регистрационные анкеты. В графу, где спрашивалось о любимом предмете, я вписал "финансовое дело". – Блондинка и фолк-певец расхохотались: Шерман слыл замечательным рассказчиком. – Один жирный маленький говнюк по имени Уиппл – он вел у нас историю – подсунул мою анкету директору, этому самому Змеюке Лейкеру, и тот, завершив свою приветственную речь, оставил меня в кабинете вместе с еще одним парнишкой, которого, впрочем, тут же отослал подождать в холле. Я от страха чуть в штаны не наделал: вид у Змеюки был такой, что он напоминал нечто среднее между владельцем похоронного бюро и профессиональным киллером высокого класса. Он восседал за своим столом и ухмылялся мне в лицо. Так, вероятно, ухмыляются, намереваясь отрезать кому-нибудь яйца.