Но Джульет не сдавалась:
— Мы еще обсуждали деревья гингко. Говорили, что бывают мужские и женские особи.
— Как же, как же… — согласился Флитвуд и, прежде чем встретиться с ней глазами, бросил быстрый взгляд в зеркало за ее спиной.
Джульет припомнила, что разговор от деревьев перешел к женским и мужским особям в электросоединениях: папа — штепсель, мама — розетка, а потом и дальше. Необычная и запоминающаяся, на ее взгляд, беседа. Но она не сомневалась, что эта беседа осталась в памяти лишь у нее.
Флитвуд невольно чуть повысил голос, но в это время музыка стихла и Рут обернулась. Брови Флитвуда снова поползли вверх; он одобрительно улыбнулся, изящно махнув рукой Джульет, встал и поспешно вышел из репетиционной.
— Так-то лучше, — ядовито бросила Рут вслед худруку. Лишь немногие из танцовщиков осмелились улыбнуться такому проявлению творческой непокорности. А остальные начали многозначительно переглядываться. И еще Джульет заметила: сама Рут не поняла, какой эффект произвели на труппу ее слова. Она, как говорится, была человеком «не социальным». Плохо чувствовала отношение людей.
Джульет постаралась вникнуть в то, над чем билась ее подруга. Балет, как и книга, начинался на кладбище, где Пип встречался с беглым осужденным Абелем Мэгвичем. Вскоре на сцене появлялся кордебалет: несколько танцовщиков в роли участников рождественского застолья в доме Пипа, еще группа — в роли охотящихся за Мэгвичем солдат. Чтобы дать понять, как плохо относились к Пипу в доме его сестры миссис Джо, Рут привнесла в действие кое-какие комические эффекты, но Джульет заподозрила, что это и стало причиной провала. Были забавные моменты — например, пирующие танцевали вокруг стола и распределяли между собой с полдюжины апельсинов, но не давали дотронуться до них Пипу. Ребята демонстрировали ловкость рук (особенно тяжело приходилось Пипу, который делал вид, что пытается поймать апельсины, но не прерывал траектории их полета), однако в большинстве случаев юмор не работал. Он был слишком общим — диккенсовским, а не ренсвиковским. Рут следовало с меньшим пиететом относиться к своему соавтору. Придя к этому заключению, Джульет решила, что вправе обратиться к собственным проблемам. Книги сами не пишутся, строго напомнила она себе. И принялась придумывать, каким способом леди Портер устроит брак между своей племянницей и графом Саффилдом.
Во время следующего предписанного профсоюзом перерыва ей не удалось поделиться своими мыслями с Рут: в репетиционную вплыла пресс-атташе студии, женщина лет пятидесяти пяти, и, как только хореограф распустила танцовщиков, накинулась на нее с вопросами по поводу готовящегося пресс-релиза о «Больших надеждах».
Джульет обернулась и обнаружила рядом Харта Хейдена. На его довольно аскетическом лице играла неожиданно теплая улыбка. Прошлый час Рут занималась в основном с кордебалетом и солистами, а он, как и остальные солисты, работал мало и почти не устал. Разглядывая Хейдена, Джульет заметила, что его кожа на лице в отметинах, лунках — не иначе следы юношеских угрей. Она невольно поднялась.
— Не стоит, — начал он, и Джульет осознала, что она на два-три дюйма выше его. — Не возражаете, если я сам представлюсь? — Джульет кивнула, и он продолжал: — Я все время ломал голову, кто вы такая. — Его голос оказался глубоким и низким, с протяжным южным выговором. — Ребята заключают пари: одни предполагают, что актриса, другие — журналистка, пишущая о нашей студии. А кое-кто утверждает, что вы дизайнер по свету.
В его манере было нечто располагающее, и Джульет спросила:
— А какова ваша теория?
Хейден приблизился и сказал ей в самое ухо:
— Я считаю, что вы любовница Рут.
Джульет настолько оторопела, что сразу не нашла что ответить. Насколько она знала, у Рут никогда не возникало склонностей к лесбийской любви. И у нее самой тоже.
— Что ж, и такая теория имеет право на существование, — наконец выдавила она.
— Безусловно, несостоятельная теория, — пошел на попятную Харт. — Так кто же вы?
Джульет представилась.
— И у вас есть псевдоним?
— Анжелика Кестрел-Хейвен. — Она испытала обычную неловкость при узнавании, но, к ее облегчению, Харт весело откликнулся:
— Хороший выбор. А мое настоящее имя Джордж Вашингтон.
Она невольно рассмеялась.
Несколько мгновений они дружно молчали и смотрели по сторонам. Репетиционная снова наполнилась танцовщиками. Несколько балерин разминали мышцы, согнув в колене и выставив на фут вперед ногу наподобие подъемного крана. Кирстен Ахлсведе сидела перед зеркалом и проворно пришивала ленту к красной балетке: высокая фигура перегнулась, блестящая белокурая голова наклонилась, холодные, красивые, резкие черты лица ничего не выражали. Ее партнер Антон Мор снова лег на спину и сосредоточенно забил ногами по воздуху. Рядом стояла пластиковая бутылочка кока-колы.
— Чем это он занимается? — спросила Джульет, показывая подбородком в его сторону.
— Укрепляет мышцы живота, — объяснил Хейден. — Несколько месяцев назад он повредил себе спину. Многие танцовщики слишком полагаются на спину и забывают о мышцах живота. И вот тогда… — Вернулась Рут, хлопнула в ладоши, и он осекся. Репетиционная обратилась в слух, только кое-где еще раздавалось тихое хихиканье. Несколько балерин подошли к станкам и стали повторять то же упражнение, которое делал Мор.
— А где эти самые мышцы?.. — полюбопытствовала было Джульет, но обнаружила, что Харт покинул ее, вышел на середину зала, подобрался и застыл, глядя на Рут. А Джульет стало легче после разговора с ним — теперь в зале был хоть один друг (или по крайней мере одно знакомое лицо, на которое можно было взглянуть).
За одним явным исключением остаток занятий был посвящен монотонной отработке нескольких тактов перехода от сцены поимки Мэгвича к па-де-де (теперь па-де-труа), когда мисс Хэвишем наставляла Эстеллу. Все танцовщики покинули сцену, а мисс Хэвишем и Эстелла занимались чем-то вроде механической работы (о таких случаях Джульет, когда писала, говорила: передвигаю мебель). Она не видела, чем еще могла помочь своей подруге. И притягательная экзотика репетиционной стала меркнуть. Постепенно ее голова наполнилась голосами, Джульет достала маленький блокнот, который везде носила с собой, и принялась записывать наброски диалога лорда Саффилда и леди Портер. Подняв голову, она заметила, что те из танцовщиков, которые решили, что она журналистка, уверились в своей правоте. Некоторые косились в ее сторону, и даже на их тренированных лицах Джульет читала желание, чтобы их отметили.
Всплеск эмоций произошел вскоре после половины третьего, когда Рут решила еще раз прогнать (как вскоре нарекли это па-де-труа) «Подсматривающего Пипа» в исполнении Лили, Кирстен и Антона. Кордебалет присел отдохнуть, а солисты собрались в передней части зала. Луис Фортунато извлек уже знакомые ноты, и, руководимые Патриком, они со всем старанием стали воспроизводить предложенные Рут движения. Хореограф следила за ними из-под приспущенных век, делала на карточках сердитые пометки и бросала Патрику скептические комментарии по поводу отдельных па. Джульет решила, что Рут хочет посмотреть плоды труда своего, а не качество исполнения, и удивилась, когда подруга недовольно дважды хлопнула в ладоши.
