— Я считаю, что меня и так воспринимают серьезно, — пробормотал Ломакс. — Не нравится мне быть в центре внимания.
— Мне-то можешь не объяснять — сама такая. Потому и люблю тебя.
Ломакс огляделся. Наступило время еды. Семейные обеды всегда были для Ломакса чем-то большим, чем просто еда, но ежедневное трехразовое сборище ученых способно было утомить кого угодно. Здесь завязывались или гибли дружеские связи, лидеры утверждали свои притязания, формировались и распадались коалиции. И если вы чувствовали усталость от жизни в обсерватории, то прежде всего усталость от всех этих завтраков, обедов и ужинов.
— Пять лет назад, — начал Ломакс, — нет, даже два года назад никто из них не носил галстуков. Это все Диксон Драйвер.
Диксон Драйвер был новым директором обсерватории. С самого начала работы он настоятельно советовал некоторым ученым изменить подход к работе, то есть сделать его более рациональным.
— Вот посмотри на Добермена в застегнутом на все пуговицы пиджаке. Я работал с ним в Сен-Кристофе, и тогда он не носил ничего, кроме джинсов.
Ким пожала плечами:
— Добермен честолюбив, да и мир меняется.
Ломакс подумал о Кэндис и о том, как изменилась она. Все, кроме него, менялись, и вот сейчас они и его уговаривают измениться.
Внезапно Ким выпрямилась:
— Ну, Ломакс, держись. Вдохни поглубже и постарайся контролировать кровяное давление. Она идет сюда.
Как только Джулия подсела к ним, Ким доверительно сообщила ей:
— Ломакс очень переживает по поводу своего имиджа.
— Ничего я не переживаю. А вот прочих, похоже, это почему-то заботит.
— Они говорят, что ему следует облагородить свою внешность. Подстричь волосы, сбрить бороду. А мне кажется, его и так можно полюбить, правда?
Джулия рассмеялась. Слова Ким можно было толковать по-разному.
— Любой человек должен время от времени меняться, — сказала она.
Ким недоверчиво посмотрела на Джулию:
— А вы менялись? Это больно? Это тяжело?
— Главное — отношение других людей. Иногда они не хотят, чтобы вы менялись.
— Ну с Ломаксом все наоборот. Все хотят, чтобы он изменился. За исключением меня. Если он изменится, я останусь тут единственной недотепой.
Ким пригладила свои темные волосы в одну сторону, затем в другую. Вид был одинаково взъерошенный.
— Вы тоже можете измениться, — сказала Джулия.
— «Вы тоже можете измениться», — тоненьким голоском маленькой девочки передразнила Ким Джулию, пересекая асфальтовое пространство вместе с Ломаксом. — Удивляюсь, как она не предложила мне сесть на диету.
— Она тебе не нравится.
— Это из-за того, что она выглядит такой беспомощной — и все тут же готовы бежать ей на помощь. Тоже мне подвиг. Держу пари, я знаю, как умер ее муж. Повесился на соседнем дереве.
Ломакс пристально посмотрел на нее:
— Ее муж умер?
— Ах да, я не сказала тебе… Муж и дочь. Или падчерица? Не помню. Как бы то ни было, они умерли. Поэтому она оказалась здесь.
— Ким, это ужасно.
— Хм.
В тоне Ким не слышалось сочувствия.
— Боже, и как же они умерли?
— Ее шепелявость довела их до самоубийства.
— Она не шепелявит.
— Послушай, Ломакс, если бы Барби умела разговаривать, то именно так она бы и изъяснялась.
— Почему ты не любишь ее?
— А за что ее любить? За красивое лицо и хорошую фигуру?
— Ты не права.
— В тебе говорят гормоны.
— Да с чего ты взяла, что она мне нравится?
— В моей школе таких тупоголовых красоток было пруд пруди.
— Если она красивая, это вовсе не значит, что она тупая.
— А что ты проверял вчера для нее?
Ломакс не смог сдержать улыбки. От Ким никогда ничего не ускользало.
— Я же говорил тебе: так, кое-какие заметки.
— Ломакс, ну скажи!
— Да я ничего не скрываю.
Они приблизились к двери лаборатории. Машины туристов медленно въезжали на стоянку.
Ким настаивала:
— Ты говорил про какие-то идеи или заметки…
Ломакс, нахмурившись, подошел к краю парковки, где за низкой каменной стеной открывался вид на ближнюю горную цепь; дальние горы тонули в молочно-белой дымке. На широкую стену можно было присесть, но Ломакс лишь прислонился к ней, подставив лицо солнцу.
— Точно не знаю, — начал Ломакс, — по-моему, это какая-то теория, касающаяся Ядра Девять.
— Тоже мне! У каждого здесь есть своя теория относительно Ядра Девять. Даже у меня. А я ведь не участвую в этом проекте.
— Его теория построена на доказательствах, которых, на мой взгляд, просто не существует.
Мгновение Ким молчала, изучая лицо Ломакса. В ответ он пристально посмотрел на нее. Волосы Ким мягко подчеркивали очертания лица. Пригретое недружелюбным солнцем или побагровев от его слов, ее лицо раздулось, словно воздушный шар.
— Ты действительно знаешь, что их не существует?
— Уверен, хотя Берлинз настаивает на их существовании. Помнишь то красное смещение, когда в спектрографе нашли волос? Тогда Йорген выдумал целую теорию, чтобы объяснить его. Берлинз занят чем-то подобным.
— Он поддерживает теорию Йоргена?
— Нет, развивает ее. Теория Йоргена основана на неверной информации. А вот Берлинз работает с выдуманными данными. Все это фальсификация.
— Фальсификация? Что ты имеешь в виду?
Ломакс рассказал о том, как провел целое утро, безуспешно пытаясь доказать самому себе, что никто не мог изменить данные. По мере его рассказа лицо Ким краснело.
— И ты ничего мне не сказал… Черт побери, Ломакс! Никто не мог сделать этого. И Берлинз не мог.
В голосе Ким слышались боль и гнев. Когда Ломакс заговорил, то понял, что собственный голос звучит так же:
— Но ведь ни у кого больше нет доступа к данным! Только у меня и Берлинза!
Ким потянулась к Ломаксу, словно хотела схватить и разорвать его на кусочки. Он увидел, как побелели костяшки рук, вцепившихся в каменную кладку, и понял, что совершил ошибку. Он не должен был доверять ей. Ломакс спросил себя: может, ему только кажется, что он хорошо знает Ким? А если, вынося свое суждение о ней, он допустил погрешность? Очередное доказательство: ни в ком нельзя быть уверенным до конца. Несмотря на весь свой цинизм, здесь, в обсерватории, Ким была счастлива. Здесь она жила, работала и радовалась жизни. Она трудилась над своим проектом, коллеги любили ее, пусть и по-братски. А Берлинз — всегда такой добрый, такой внимательный, ненавязчиво направляющий ее исследования? В маленькой вселенной Ким профессор играл такую важную роль, что стоило ли удивляться сопротивлению переменам, которое проявляла Ким.
