Я опущу жалюзи до того, как солнце станет клониться к закату, и тень удлинится, превратившись из красавицы в старуху, которая слишком любит разговаривать сама с собой. Кроме того, пора ужинать: посмотрим, из жалкого чесночного супа или жесткого подогретого мяса устроит сегодня себе банкет Белла Отеро».
Любовь азартной женщины
Ницца, 8 апреля 1965 года, 8 часов вечера
Тень улыбается, будто не желая верить моим словам, словно после стольких мистификаций она в конце концов поверила в те любовные истории, которые сама придумывала – мы придумывали – ради удовольствия других. Как будто ей, глупой, кажется немыслимым представить, что такая знаменитая куртизанка никогда не знала любви. Или, может быть, я все же любила, но не помню этого?
«Ладно, старуха, – как будто говорит мне Тень, – не нужно лгать даже собственной Тени, признайся, что ты любила хотя бы один раз в жизни. Ты неисправимая обманщица, но твои поступки выдают тебя. Хроники того времени восторгаются твоим страстным темпераментом. Ходило множество рассказов о твоей болезненной ревности, я не имею в виду те подслащенные истории, которые ты рассказывала мадам Вальмон, а многие другие, появлявшиеся в газетах того времени: «Бурный роман Беллы едва не стоил ей жизни – она пыталась отравиться опиумом…» И еще свидетельства мужчин, любивших тебя. Это они прославили тебя, утверждая, что самое лучшее в Отеро – ее приступы ярости и дьявольская способность добиваться того, чтобы рядом с ней мужчина забывал обо всем на свете. Конечно же, ты любила, и даже больше, чем другие. Невозможно очаровать столько людей одним притворством, Каролина… Или мне лучше называть тебя Агустиной? А-а… кажется, я начинаю понимать: в тебе живет не один человек, а два – девочка Агустина, соблазняющая из мести, и женщина Каролина, не знающая в любви границ».
Угораздило же меня связаться с этой глупой Тенью. Возьмусь-ка я лучше чистить картошку или зажгу газовую плитку, чтобы разогреть суп. Ничто так не отпугивает призраков славного прошлого, как повседневность. Если я поднимусь с этого места, то больше ее не увижу, она пропадет… А вдруг она исчезнет навсегда и не захочет больше посещать меня? С кем тогда я буду разговаривать – с тобой, Гарибальди? Нет, птичка, я и так слишком много одиноких часов с тобой разделила. Лучше не буду двигаться с места, чтобы Тень не исчезла. Я буду сидеть здесь, на кровати, как все это время. Зачем отрицать? Мне в самом деле нравится видеть ее – себя прежнюю, – хотя она и задает глупые вопросы.
«Послушай, Тень, – говорю я, снова глядя на нее в упор и пытаясь продемонстрировать в действительности несвойственное мне терпение. – Я никогда не была безумна и сейчас тоже не сойду с ума только из-за того, что призрак на стене заставляет меня вспоминать о событиях, произошедших почти сто лет назад. Я тебе уже давно сказала: неправда, что нас двое – Агустина и Каролина. Я никогда не соглашалась с подобными положениями психологии – так, кажется, называют науку, представители которой упорно стремятся делить человека на две или три разных личности. Дело в том, что сейчас живы лишь призраки девочки Агустины. Остальные были уничтожены мной, я уже говорила тебе об этом и надеюсь, ты не собираешься их воскрешать. Что толку вспоминать свое невозвратное прошлое? Зачем взывать к былой славе? Я хорошо живу с призраками своего детства, они лучше гармонируют с моим настоящим, чем другие. Убогая жизнь очень похожа на другую, столь же убогую. Поэтому вполне логично, что именно они появились в этой грустной комнате меблированной гостиницы на рю Де Англетер. Кто еще может навещать такую старуху, как я, кроме птиц, иногда залетающих на балкон, теней на стене или ее собственных призраков? В конце концов, именно они будут со мной до самой смерти. Хотя иногда… все чаще и чаще я начинаю подозревать, что Смерть забыла обо мне. Почему она не приходит? Чего ждет? Может быть, она хочет, чтобы Белла Отеро так и жила здесь, в этой комнате гостиницы «Новелти» – что за претенциозное название для пансиона! – где мои единственные живые гости – голуби, которых я кормлю из окна. Они прилетают, привлеченные скорее не мной, а пением Гарибальди – такой же дряхлой, как и я, канарейки.
Или, возможно, все еще хуже. Может быть, я уже мертва и нахожусь в аду. Наверное, так оно и есть. Потому что какое наказание может быть хуже, чем влачить жалкое существование в городе, некогда покоренном мной, знать, что все, любившие меня, мертвы, и довольствоваться редкими появлениями своей молодой Тени и воспоминаниями далекого прошлого? Хотя лучше называть их призраками. Звучит более значительно, хотя это менее славные страницы прошлого – воспоминания Агустины Отеро, девочки из Вальги, бесстыдно искусившей свою судьбу».
«Бесстыдно искушать судьбу… грешно сводить с ума мужчин…» Я и сейчас улыбаюсь, вспоминая эти слова, окончательно отдалившие меня от деревушки моего детства. «Посмотрите на нее, – говорили добропорядочные жители Вальги, видя, как я танцую в сосновых рощах, – эта девчонка дьявольски красива, она способна свести с ума даже святого и знает об этом…» Сколько мерзких сплетен! В те времена я была такая же, как и ты, Гарибальди, немногим больше, чем дикий зверек. Как я могла понимать, что такое дар красоты? Разве я когда-нибудь себя видела со стороны? Разве знала, каков цвет моих глаз или блеск волос? Я, как и любая другая девочка такого же происхождения, не знала, как выгляжу. Единственное подобие зеркала, в которое я смотрелась, были воды реки – обманчивая поверхность, и это знает любой. Сейчас мне пришла на память легенда о Нарциссе. Тот австрийский врач, ставший популярным после публикации своей книги, все напутал. Он заставил людей поверить, что кто-то может влюбиться в собственное отражение в реке. Уверяю вас: в водах реки можно увидеть всего лишь дрожащий силуэт. Так что бедняки моего поколения не знали черт своего лица.
Я прерву ненадолго рассказ Беллы, чтобы прокомментировать кое-что заинтересовавшее меня. Когда изучаешь жизнь человека другого времени, открываются неожиданные детали, меняющие прежнее представление об этом человеке и его поведении. Например, все знают, что при написании биографии обязательно необходимо учитывать исторический контекст, но я поняла, что не менее необходимо ввести в повествование бесчисленное множество повседневных мелочей, редко встречающихся в исторических книгах. Поэтому в связи с уверениями Агустины о совершенном незнании ею своего внешнего облика мне бы хотелось процитировать интересный отрывок из «Истории частной жизни» Арье и Дюби. В томе, посвященном последним годам XIX века, написано: «Очень жаль, что отсутствует подробное исследование относительно распространения и употребления зеркала в Европе того времени I».). В деревнях настоящее зеркало имелось только у цирюльника, простым же сельским жителям оно было недоступно. Они могли представить свой физический облик только через восприятие их окружающими». «Как жить внутри тела, которое ты никогда не видел? – задается вопросом в своей книге доктор Вероника Наоум. – Нам эта ситуация ныне кажется совершенно невероятной. Современным людям трудно представить, что сто лет назад 99 процентов населения не знали, как они выглядят, и все связанные с этим последствия для существования человека и конфигурации его личности».
