Дебби Филлмор находилась на искусственном дыхании. Респиратор, накачивающий в ее легкие кислород, наполнял палату шипением и щелканьем. Мигали три монитора. Они отслеживали работу сердца, уровень кислорода в крови, давление, функцию почек, частоту дыхания и подачу кислорода. Медиков волновал шок; и капельницы, и мониторы должны были поддерживать давление и не дать больной умереть.
Склонившись над кроватью, я внимательно вгляделся в губы и лицо Деборы Филлмор. Даже не отводя трубку респиратора, заметил красные пятна кровотечения. Приложил руку ко лбу: температура высоченная. Монитор показывает 40,2 Цельсия. То есть примерно 105 по Фаренгейту.
Я отклеил липкую ленту, которая удерживала респиратор, и отвел в сторону пластиковую маску. Однако рассмотреть удалось не слишком много.
– Здесь есть фонарик? – спросил я сестру.
– Нет, – ответила она.
– Постарайтесь найти, пожалуйста, – попросил я.
Она несколько секунд не отводила от меня сердитого взгляда.
– Сестра, – повторил я, подчеркнуто нажимая на обращение и тем самым восстанавливая иерархию, – фонарик есть в палате Хелен Джонс. Он мне нужен немедленно.
Она выскочила из палаты. Круг неприятелей стремительно расширялся. Однако жизнь успела научить меня одной непреложной истине: проблема не в том, что мы создаем себе врагов, а в том, что записываем в их число не тех, кого следует.
Осторожно, стараясь не задеть трубки, я развязал на шее рубашку. Большие темные пятна появились везде – расползлись по груди, по животу, по бокам. Инфекция, поразившая эту молодую женщину, стремилась атаковать сразу все тело.
Появилась сестра с фонариком.
– Спасибо, – поблагодарил я.
Она не ответила. Придерживая одной рукой отклеенный респиратор, держа в другой фонарик, я заглянул в горло. И в тот же момент невольно отдернул руки, едва не уронив фонарик – так, словно коснулся чего-то раскаленного. По сути, так оно и было.
Вся полость рта оказалась наполненной маленькими очагами кровотечений. Миндалины, распухшие до размера мячей для гольфа, тонули в толстом слое серо-желтого налета, словно покрытые строительным раствором. Казалось, они вот-вот разорвутся.
Я закрыл рот и приклеил на место респиратор.
Тот разрушительный удар, который наносят эти болезни человеческому телу, не перестает меня потрясать. И сейчас я всерьез, действительно всерьез испугался, что могу заразиться. Взглянул на медсестру и предложил своего рода перемирие.
– Что вы думаете? – спросил я ее.
– А что я знаю? – пожала она плечами. – Я всего лишь медсестра.
Я начал было выбирать между резким, но остроумным отпором и каким-нибудь более мирным вариантом ответа, и тут завибрировал пейджер. Поскольку не в моих правилах смотреть в зубы дареному коню, я тут же воспользовался возможностью и вышел из палаты, покинув исходящую злостью сестру.
8
Я разделся ровно настолько, чтобы посмотреть на пейджер: Ферлах. Подошел к телефону в маленьком вестибюле и позвонил ему.
– Вы уже далеко не самый непопулярный человек в этом госпитале, – сказал он.
– Отлично. Наверное, пришли материалы из моей рекламной фирмы.
– Мы закрываем заведение.
– Что, все крыло?
– Нет, весь госпиталь.
– Ух ты! Вот так сюрприз! То есть это, конечно, очень хорошо, очень разумно и осторожно – и все-таки…
Надо отдать Ферлаху должное – парень действует быстро. Я так ему и сказал:
– Быстро реагируете.
– Да, мы не привыкли здесь кота за хвост тянуть, – ответил он, натянуто засмеявшись. – И все-таки жаль, что вас не было рядом, чтобы разделить удар. Я-то ведь живу в этом городе.
– Возможно, уже недолго осталось. Они угрожали?
– Что-то вроде того. Президент госпиталя заявил – учтите, цитирую точно, – что если их не откроют через пять дней, то мои яйца окажутся у него на столе, в стеклянной банке. Да, кстати, туда же он обещал положить и ваши.
– Так передайте ему, что я свои отправил в Атланту – там целее будут.
– Храбрый паренек.
– Послушайте, Херб, эта штука страшная. Дебби Филлмор…
Я замолчал.
– Знаю. Вот почему я и решил закрыть госпиталь.
– Хорошо. Тем более что, судя по всему, мы должны готовиться к продолжению.
– Да. И госпиталь послужит карантинной зоной.
– Согласен. – Я на секунду задумался. – Вам этот вирус не кажется каким-то странным? То есть наблюдается кровотечение в слизистых тканях, кровотечение в легких и в брюшной полости. А лицо остается чистым. Не могу понять, на что именно нападает эта штука.
– Понимаю вас.
– Щадит лицо, но поражает рот…
Я задумался, как сказать о том, о чем говорить нельзя. Тем более что как раз приблизился к этому вплотную.
– На совещании кто-нибудь упоминал о биотерроризме?
– Нет. Но я дал знать в администрацию штата. А вам следует позвонить своим людям в Атланту, чтобы держали ухо востро.
– Сделаю. Я лишь хотел сначала посоветоваться с вами.
– Спасибо за намерение.
Казалось, он уже хотел повесить трубку, но потом добавил:
– Нет, мы должны пресечь эту хреновину на корню. Дело может обернуться очень плохо.
В то время еще никто и не догадывался, насколько он прав.
9
Выйдя из самолета в Балтиморе, чтобы оказать посильную помощь Сент-Рэфу и еще нескольким больницам штата Мэриленд, я только что начал второй год своей работы в службе эпидемиологической разведки. Срок начался первого июля. Поэтому, наверное, можно сказать, что я уже имел некоторый опыт, во всяком случае, в отношении подобной деятельности. Но чертовски справедливо то, что моего опыта оказалось вовсе не достаточно.
Этого я, разумеется, еще не знал, когда облачался, чтобы войти в изолятор для беседы с Бетани Реджинальд.
Необходимо было поговорить с Бетани, пока ей не стало совсем плохо – настолько плохо, что помочь оказалось бы уже невозможно. Позднее мне предстояло сравнить свои записи с записями Херба Ферлаха, который оставался единственным человеком, на которого я мог положиться. По словам Ферлаха, сотрудница администрации штата обещала, что в тот же день, а завтра уж точно, нам пришлют помощь.
Я посмотрел на Бетани Реджинальд. Узкоглазая, толстая, она неуклюже лежала в кровати. Ее генетическое несчастье – лишняя хромосома, выразившаяся в синдроме Дауна, – выглядело, однако, не таким страшным, каким могло бы оказаться. Как розу ни назови, она все равно останется розой, но Бетани все-таки еще повезло. Она могла связно говорить и не имела той патологии в работе сердца и желудочно-кишечного тракта, которая часто сопровождает синдром. В тот самый день, несмотря на вирус или что-то другое, поразившее ее организм, Бетани, казалось, чувствовала себя неплохо. Затишье перед бурей. От руки к капельнице тянулась всего лишь одна трубка – здесь снова пришлось поработать больничному снайперу. Чтобы не дать пациентке вырвать иглу, ее прикрепили пластырем.
