Яромир не стал с ним спорить, настроение было не то, послушно кивнул:
— Что же, ведите. Я готов. Куда угодно. Хоть к черту на рога.
— К черту на рога не надо! — перепугался вдруг Ахмет Меркулович и поспешил объяснить: — К ночи-то совсем нехорошо. Поминать. Это дело такое. Злопамятное. Чур меня, чур!
Они долго пробирались какими-то непролазными огородами. Хотя заблудиться по пути было бы невозможно, вздумай Яромир возвратиться в одиночестве. Едва лишь свернули они с площади на зады классического муниципального особняка, вышли на простор, минуя небольшой цветник с оранжереей, как тут же эти самые огороды и начались. Никогда Яромир еще не видел более дурацкой строительной планировки. Чтобы сразу за мэрией собственно городок и завершался и весь, целиком, устремлялся в другую сторону. Однобокость какая-то, иначе не скажешь. Но и в самих огородах тех нельзя было заплутать. Потому как впереди, может, в километре или в полутора, возвышалось над полями, в смысле ориентира, мрачное, без единого огонька, расплывчатых очертаний здание, более напоминавшее издалека груду кое-как набросанных каменюк. Фантазия тут же приложила к ним видения стенающих в скорбных цепях привидений, ухающих филинов и рыскающих кругом беспардонных жирных крыс. Вскоре, пройдя еще немного, Яромир догадался, что это и есть долгожданный завод. Зачем тут сторож? Разве прохожих заманивать с целью развлечения в сию Башню Ужасов. Только он не Франкенштейн и не граф Дракула, а для утех Бабы Яги не вышел ни полом, ни возрастом.
Однако Волгодонский держал курс прямо на пресловутую Башню, решительно и бойко, словно Чайльд-Гарольд во владениях тьмы. Скоро они достигли заводских ворот. Впрочем, то было только название. Печальный, зияющий пустой чернотой проход, по бокам выступы от сорванных петель, сверху тяжелый арочный свод, сложенный из (Яромир не поверил даже, подумал, показалось впотьмах) драгоценного шлифованного гранита. Внезапно злорадная луна, зайдя сбоку, высветила и надпись-горельеф, сделанную по циркульной окружности арки: «Кирпичный завод», а рядом и следом — то же самое, только латинскими буквами: «Khirpichnyj zavod». И более ничего. Ни номера предприятия, ни имени кого названо, ни даже областной принадлежности. Лапидарность, наводящая на подозрения.
Пройдя сильно захламленным, пыльным заводским двором, они вступили внутрь единственного фабричного корпуса, тем паче никаких других строений поблизости вообще не наблюдалось. Как же так? Изумился про себя Яромир. А складские отделения, гаражи, отдельные цеха формовочные и обжига, на худой конец, где помещаются рабочая касса и бухгалтерия учета? Но и внутрь одинокой постройки они далеко не проникли.
Сразу же Волгодонский толкнул плечом неприметную дверь, ведущую в подсобку-боковушку, однако не вошел, а сначала зачем-то застучал кулачком в барабан. Лишь после этого вступил в комнатенку и пригласил за собой Яромира.
В помещении без окон было хоть глаз коли, ничего не узришь. Яромир и не пытался. Он стоял не шевелясь, мало ли что, еще зашибешься о невидимые предметы. Но вот Ахмет Меркулович зажег керосиновый, древний от ржавчины фонарь, и в подсобке сразу сделалось светло.
Правда, смотреть все равно было особенно не на что. Стул и стол, не то чтобы ветхие, а как бы из конторы сельсовета убыточного колхоза, клеенчатая кушетка с подушкой-думкой, на полу ворох пожелтелых газет, Яромир обратил внимание на ту, что лежала поверх бумажной кучи. «Русский инвалид» с ятями за 1853 год. Он ничему уже не изумился.
— Когда меня придут сменить? — задал он вопрос, лишь бы спросить хоть что. — Я в том смысле, поутру мне придется отпирать помещения, впускать здешних рабочих? Или это сделает кто-то другой?
— Все-то я забываю, батенька. Уж не в обиде, — скривился вдруг, словно от сливы-кислицы, градоначальник Волгодонский. — Каждый раз сызнова пояснять, непременно и запамятуешь. Хоть репку пой! Как настанет ровно шесть ноль-ноль, так тут уж вас и не должно быть. И задержаться ни-ни! В ваших же интересах. Да, в ваших же интересах. — В голосе мэра послышалась и угроза. — Пускать вам никого не нужно, отпирать ничего тоже. Потому как никаких рабочих здесь нет, и в помине их не было. Вы тут будете один… Ну, или почти один. Только внимания не обращайте много. Все образуется.
— Вы меня с ума свели совсем! — вскипел внезапно и всем сердцем Яромир. Вспылил на председателя: — Если предприятие не функционирует, закройте его, и дело с концами! Какого еще инженера вам надобно было? К чему объявления рассылать? И что сторожить? Голые стены? Да за такие деньги! Наймите бульдозериста и сровняйте с землей, к чертовой матери!
— Ой, чур меня, чур! Говорил же, не поминайте к ночи! Дурная у вас привычка, батенька! Да, дурная, — уже тише произнес не в шутку напуганный мэр и председатель. — Вам хиханьки, да хаханьки а мне еще назад вертаться. Между прочим, одному. И почему же предприятие не функционирует? Очень даже оно функционирует. Можно сказать, без перебоев. И рабочие ему, в смысле предприятию, вовсе ни к чему. Сами скоро поймете. Ваше дело сторожить. Только не что, а скорее от кого. Безобразников у нас хватает.
Яромир не нашел теперь, что ответить. Беспомощно развел руками, ему вдруг сделалось отчасти и любопытно. Если бы не затяжное, хронически-беспросветное настроение, навеянное всей прежней его неудавшейся жизнью, разве бы прошел он мимо стольких загадок и чудес? Нет, не прост этот кирпичный завод, и его муниципальный управитель не прост тоже. Как весь и в целом приютивший его город Дорог. Пока же он, Яромир, останется и разберется, что к чему. Прав Ахмет Меркулович — как-нибудь все само собой устаканится. И точка.
— Вы, я вижу, образумились. Только что-то долгонько. Да-с! Кажись, лихо вас, батенька вы мой золотой, прихватило обстоятельствами бытия! Но такое уж это дело, существование на белом свете. Кому пряник в зубы, а кому и ломом по хребту… Ничего, у нас поправитесь. Иначе бы не приехали, — сочувственно и душевно произнес короткую проповедь мэр Волгодонский. Он стянул неловко с себя барабан, уронив при этом боярскую шапку на грязноватый, крытый внахлест трухлявыми досками пол, протянул инструмент вместе с гарусной перевязью Яромиру: — Держите, теперь ваше. Каждый раз в начале смены стучите. Это будет знак. Только ни за что не позабудьте, сие есть очень важно. — Общественный председатель смущенно кашлянул и отвел алчущий взор, словно ему жалко было расставаться с барабаном, как с родным. — Сейчас пойдемте, покажу ваши владения. Заодно и проинструктирую, где тут у нас чего. И кто…
Керосиновый фонарь довольно сносно освещал дорогу. Председатель неспешно обходил дозором по периметру все здание, Яромир ступал за ним, что называется, след в след. Оказалось, корпус имел скромный флигель-пристройку, в один этаж и крытый небрежно рубероидом. Сквозь выбитые его стекла, которые явно никто и не думал вставлять, наблюдались аккуратные штабеля готовой кирпичной продукции, белой и красной глины, разложенной по сортам. Стало быть, мэр не соврал, завод и в самом деле исправно производил полагавшийся ему в названии ассортимент. Вокруг флигеля многочисленными строгими рядами, будто высаженные нарочно заботливым садовником, густо зеленели морозостойкие кусты репейника, изрядной высоты. Настоящие генетические мутанты, подумалось о них Яромиру, никогда прежде не видел он столь внушительных размерами и ухоженных сорных трав.
