«Улан» располагался в современном здании, но оформлен был так, чтобы напоминать о раннем Возрождении. Кружевной накрахмаленный воротничок выглядел бы вполне уместно в зале, где стены обиты темными панелями. На них даже висели некоторые подлинные образцы оружия вперемежку с портретами, казавшимися скорее голландскими, нежели английскими. В этот поздний час заведение было почти пустым, и мои друзья без труда отыскали столик. Было ясно, что они хотят поговорить со мной конфиденциально, и, пока официантка не отошла, мы обменивались самыми банальными фразами.
Наконец Брайан Донливи с хитроватым выражением лица объявил:
– Должен сообщить, что на этой неделе вовсю склонялось твое имя, Чарльз.
– Склонялось? – повторил я с усмешкой.
Донливи был известным шутником, и я чувствовал, что меня собираются разыграть.
– Да, именно склонялось, – подтвердил Том.
– То есть не «превозносилось» и не «упоминалось», – пошутил я в ответ. Однако я занервничал. Я бы не хотел, чтобы мое имя слишком уж часто всплывало в тех кругах, где они вращаются.
– Нет, – сказал Донливи. – «Склонялось» – вот что я сказал, и сказал всерьез.
– Склонялось на все лады, – откликнулся Куртленд. Затем оба стали смеяться.
Это настораживало, но я не позволил себе выказать беспокойство. Мне пришлось позволить им шутить дальше.
– Итак, что же новое вы услышали обо мне? – спросил я. – Я немецкий шпион или все же американский?
Брайан Донливи прекратил смеяться и понизил голос.
– На самом деле все гораздо неприятнее, Чарльз. Нечто гораздо более личное…
– Ходят слухи, что у тебя кое-что с женщиной, гораздо превосходящей тебя по положению, старик, – вмешался Куртленд.
Он улыбался, но глаза его были серьезны. Куртленд был благоразумным молодым человеком с хорошим положением. Если уж он обеспокоился, я ни в коем случае не должен отнестись к этому легкомысленно.
Если люди заметили мое излишнее внимание к Адриане Уоллес и сплетничают, это чревато большими неприятностями.
– Слухи? – переспросил я. – То есть об этом действительно говорят?
Донливи махнул своим пивом в мою сторону:
– Некоторые утверждают, что некую миссис У., под каковой я разумею персону, состоящую в браке с джентльменом, чья фамилия начинается на букву «У», слишком уж часто встречают в обществе некоего американского репортера И когда это говорят, Чарльз, то приподнимают брови.
– Когда это склоняют, – со смешком вставил Том Куртленд и взглянул на меня в ожидании реакции.
Я надеялся, что никак не реагировал, но не мог поклясться, что не покраснел.
– Я догадываюсь, что именно я и есть этот американский репортер, но какая же из многих женщин, с которыми я встречаюсь и беседую, является таинственной миссис У.? – Мой голос зазвучал выше на октаву.
На мгновение мои друзья переглянулись со смущенным видом. Мое мнимое неведение не обмануло их ни на минуту.
– Ладно, хватит глупостей. Нехорошо с нашей стороны смеяться над тобой, Чарльз. Это была неудачная шутка, – сказал Куртленд.
От этого ситуация стала еще хуже. Я понял, что он подумал, что смутил меня, заговорив о том, что я хотел бы скрыть.
– Конечно. Прости, приятель, – подхватил Донливи, откидываясь на спинку стула.
Я поприветствовал их своим стаканом, выказав воодушевление, которого на деле не испытывал.
– Считайте, что я вас простил. – Я немного помолчал и заметил: – Но все же не годится вводить людей в заблуждение. Мне стоит более открыто заявлять о своем профессиональном интересе, когда я беру интервью у замужней женщины с положением, не так ли? – Я полагал, что вновь овладел голосом.
Том и Брайан обменялись быстрыми взглядами.
– Да, сегодня на приеме ты не облегчил свое положение, приятель, – сказал Куртленд. – Ты был даже чересчур общителен.
Лицо Донливи заметно посерьезнело.
– Совершенно верно, Чарльз, совершенно верно, – согласился он. Потом прибавил: – Слушай, пока еще не говорят ничего действительно неприятного. Просто ребячество: выдумки из зависти, обычные сплетни, Чарльз, нет ничего хуже скучающих бюрократов.
– Том, ты думаешь, что эти разговоры воспринимаются всерьез? Брайан? – спросил я тихо. – Последнее, чего бы мне хотелось, – это доставить неприятности другу.
Я чувствовал себя виноватым в том, что флиртовал с Адрианой Уоллес, и еще более виноватым за все те фантазии, которым предавался в ее отношении в последнее время.
– Все успокоится. Пару раз мы за тебя вступились. Сомневаюсь, что об этом еще будут говорить, – ответил Донливи, но почему-то я ему не поверил.
Куртленд потрепал меня по рукаву:
– Чарльз, все успокоится. Речь идет о карьере многих людей. – Он помолчал и сказал: – И твоей тоже.
Я кивнул с видом, который, как я надеялся, выразил благодарность, а не унижение. После еще одной порции крепкого и чипсов эта тема отошла на задний план. Однако я все еще корил себя за собственную глупость. Как можно быть таким беспечным? Мне казалось, я успешно скрываю то, насколько меня тянет к Адриане, даже от себя самого, не говоря уже о других. Очевидно, мне это не удалось. До такой яркой и популярной женщины, как Адриана, конечно же, тоже дойдут подобные слухи. Она возненавидит меня за то, что я сделал ее предметом разговоров «завистливых и скучающих сплетников».
Наконец я расстался с друзьями и отправился домой. Я отклонил их предложение подвезти меня, сказав, что идти очень недолго. На самом деле я надеялся что ночной воздух взбодрит меня.
Я прибыл в «Капитан», отель, где остановился, вскоре после полуночи. Во время прогулки я пытался придумать, как бы мне под благовидным предлогом уклониться от этого дела с Конан Дойлом. Когда я дошел до отеля, некоторые весьма благовидные предлоги уже начали приходить мне на ум. Через час я бы довел все до совершенства, если бы меня оставили в покое и дали подумать, но, уже зайдя в холл, я понял, что мне не суждено остаться одному.
До того как я увидел ее, я узнал аромат духов, потому что на приеме постоянно его чувствовал. Запах привел меня прямо к ней. Адриана Уоллес читала старый номер «Стрэнда» в удобном кресле справа от входной двери. На плечи была накинута шуба, у ног стоял небольшой саквояж.
– Вы раньше, чем я предполагала, Чарльз, – сказала она.
– Вы присутственнее, чем я предполагал.
– А что, в Аризоне говорят «присутственнее»? – спросила она, поднимаясь, так что ее лицо оказалось на одном уровне с моим.
Я подошел и поприветствовал ее легким, допустимым в обществе поцелуем в щеку.
– Где Фредди, Адриана? – спросил я, оглядывая холл. Я не обнаружил ее мужа., но, к своему великому облегчению, не обнаружил и никого другого. Тогда я прошептал: – Нет, в Аризоне говорят: «Где, черт побери, ваш муж, мэм?»
