– Почему? – спросил я.
– Не знаю.
– Чтобы привязать к себе Брэдли? Не дать иссякнуть потоку его денег? Почему вам хотелось оставить ребенка, Тереза?
– Не знаю. Это же ребенок. Мне всегда хотелось иметь ребенка, поэтому я не собиралась избавляться от него, как от старого свитера или ненужной вещи.
– Да, – сказала Бет. – Понимаю.
Я посмотрел на своего партнера: «Действительно ли она понимает такое желание? Не по этой ли причине она последнее время выглядит подавленной? Или я по простоте душевной ищу простое объяснение?»
– Продолжайте, Тереза, – сказала Бет.
– Он пытался переубедить меня, кричал и даже побил, но я приняла решение и его слова были напрасны. Когда он это понял, то просто прекратил…
– Прекратил убеждать вас?
– Да. И видеться со мной тоже. Брэдли ушел из моей жизни. Мне было хорошо, я бросила пить, стала следить за собой и с помощью семьи родила прекрасную девочку, Белль. Некоторое время мы были счастливы.
– Брэдли платил алименты? – спросил я.
– Время от времени он давал деньги для Белль, когда я звонила и жаловалась, но их было недостаточно. Я все еще жила в старой квартире, которую не могла себе позволить, и разрывалась между ребенком и работой. Когда меня уволили, жить стало сложнее. У меня не было другой специальности. Поэтому я решилась на самый отчаянный шаг.
– Какой, Тереза?
– Наняла адвоката.
Я невольно поморщился.
– И как это вам помогло?
– Почти никак. Мы подали в суд, чтобы потребовать алименты. Брэдли подал встречный иск, требуя опекунства, и это меня взбесило, потому что до этого Белль его нисколько не интересовала. А потом ситуация приняла дурной оборот.
– Это как? – спросил я.
– Исход дела был предрешен. Да, у меня начались проблемы: я снова стала пить – это было наследие того времени, когда я жила с Брэдли, – и принимать легкие наркотики в том кругу, в который он меня ввел. Да, было несколько случаев, когда я ненадолго оставляла дочку одну, но они не имели права отбирать ее у меня за это.
– И тем не менее отобрали, – сказал я.
– Это было неизбежно. Перед слушаниями адвокат сказал, что дела плохи, что рассматриваются уголовные обвинения, что против меня работают могущественные люди. Он настоятельно советовал прийти к соглашению.
– Какие могущественные люди?
– У Брэдли много влиятельных друзей.
– Поэтому вы согласились передать ему опеку?
– Перед началом слушаний я подошла к Брэдли. Я умоляла его прекратить тяжбу. Умоляла при всех, перед всеми его знакомыми. А он просто стоял и слушал с каменным лицом, краснея от гнева. То, что этот жестокий человек станет опекуном моей дочери, моей Белль, казалось мне невозможным. Но адвокат сказал, что у меня нет выбора. Исход дела был предрешен.
– В семейном суде? Вы о нем говорите?
– Да. Я уверена: на судью давил друг Брэдли по колледжу.
– Значит, вы уступили опеку над дочерью без слушания дела?
– Я была слаба. Я была больна.
– Вы получили отступные?
– Да, мы урегулировали финансовые вопросы.
– И теперь, продав ребенка, вы хотите вернуть его обратно?
– Я его не продавала. Я вылечилась, мистер Карл. У меня новая работа и новая жизнь. Дочь должна жить со мной.
– Я написала прошение об изменении соглашения об опеке, – вставила Бет. – Слушания назначены на конец следующей недели.
– Чего именно вы добиваетесь, Тереза?
– Просто хочу видеть свою дочурку, проводить с ней время.
– Мы просим о совместной опеке, – пояснила Бет.
– Брэдли нельзя назвать плохим отцом, – сказала Тереза, – но дочь нуждается в матери, разве не так?
– Кто адвокат Брэдли?
– Помнишь Артура Галликсена, который вел дело Дьюба? – спросила Бет. – Он представляет отца и очень решительно настроен против совместной опеки и против того, чтобы разрешить Терезе даже видеться с дочерью.
– Какие доказательства мы можем представить?
– Свидетелями выступят Тереза, – ответила Бет, – и ее новый работодатель. Все анализы из лечебницы показывают отсутствие наркотиков и алкоголя. Мы сможем доказать, что она стала другим человеком.
– Неужели?
– Ты сможешь, – улыбнулась Бет.
– Тереза, почему вы пришли к Бет? – спросил я.
– Ее рекомендовали в женской психологической группе, которую я посещаю. Там говорят, что Бет поможет мне выпутаться.
«Если бы! Лохом родился, лохом и умрешь», – подумал я.
– Но я уверен, что есть много других адвокатов с большим, чем у Бет, опытом ведения дел в семейном суде, которые взялись бы за ваше дело.
– Я пробовала. Никто не хочет браться за него. Они говорят, что у меня недостаточно денег, что у меня слишком слабое положение. Но на самом деле все адвокаты боятся идти против Брэдли.
– Почему?
– Из-за его друзей.
– Особенно из-за его старого приятеля по колледжу?
– Да.
– Того, кто дает Брэдли все контракты, кто предрешил дело об опеке и запугал половину коллегии адвокатов. Вы скажете, кто это, или мне придется догадаться самому?
– Вы тоже его испугаетесь, мистер Карл.
– Тереза, когда речь идет о запугивании, меня можно сравнить со стадом слонов. Они бросаются врассыпную от мыши. А старый однокурсник Брэдли, я уверен, страшнее мыши.
– Это мэр, – сказала Бет.
– Ну конечно, – кивнул я. – Бет, можно с тобой поговорить наедине?
В холле, прикрыв дверь комнаты для переговоров, я сурово посмотрел на Бет. Вы знаете этот взгляд: так мать смотрит на сына после того, как он забыл перекрыть воду в ванне и капель с потолка в гостиной испортила кофейный столик и усеяла пятнами ковер. Именно таким взглядом я одарил Бет.
– Что ты делаешь? – спросил я.
– Она нуждается в помощи.
– Разумеется, она нуждается в помощи, но почему она нуждается в нашей помощи?
– Потому что у остальных хватает ума не браться за ее дело.
– Значит, ты взываешь к моей врожденной глупости, минуя мою жадность и низкий нравственный уровень?
– Совершенно верно.
– Но тебе известно, что мы разворошим осиное гнездо, не так ли?
– Да, – ответила она с озорной улыбкой.
– И это не имеет ничего общего с отождествлением себя с маленькой девочкой, оторванной от родителей?
– Не знаю, может быть. Я просто переживаю за потерявшихся детей.
