— Вот так. Хороший мальчик. Входи. Хороший мальчик.
Кассирша закрыла дверь и слегка приподняла жалюзи — так, чтобы можно было видеть, что происходит на улице. Толстуха встала рядом со мной, вытирая шею, и тоже уставилась в окно, ребенок прижимался к ее бедру. Возле лужайки мужчина и женщина припарковали машину. Оба открыли дверцы, а женщина уже поставила ногу на бетонированную площадку, когда что-то заставило их передумать. Сначала исчезла нога, затем захлопнулись дверцы. Послышался хорошо различимый двойной щелчок центрального замка. Сзади меня остальные покупатели медленно повернулись, чтобы посмотреть, что происходит, и в магазине сразу воцарилось молчание. Я уже хотел что-нибудь сказать, как неизвестно откуда за стеклом появилось чье-то лицо.
— Господи! — выпалила толстая женщина. — Он ненормальный! — В глубине магазина маленькая девочка вскрикнула от страха и спряталась за матерью.
Лицо прижалось к стеклу, нос был расплющен, глаза выкатились так, что стали видны розовые внутренние ободки, губы выступали вперед.
— Фу! — сказало существо. — Фу! Беги! Беги от буки!
Вот так я и встретился с Блейком Франденбергом, первым из примерно тридцати пастырей психогенического исцеления, с которыми я столкнулся в ближайшие несколько дней.
Когда его лицо не было прижато к оконному стеклу, он выглядел еще более странно: маленький, загорелый, с тонким, сплюснутым по бокам черепом. Грубая кожа изборождена шрамами, как у акулы, а одет, как посетитель гольф-клуба где-нибудь на Флориде — желтая рубашка с галстуком, белые шорты, на ногах высокие, до колен, носки и светлые туфли для гольфа. Когда возле магазина мы пожали друг другу руки, я испытал ощущение, что прикоснулся к скелету сушеной рыбы.
— Извините за эту шутку с букой. — Он нервно усмехнулся. — Мне просто хотелось показать вам, Джо, как они к нам относятся. Это правда, так было с самого начала — они ничего не делают, но ведут себя враждебно. — Этот человек явно был родом из Штатов; когда он говорил, то улыбался одним уголком рта так, словно вторая сторона была парализована, при этом обнажая белые зубы, которые можно встретить только у янки. — А что они о нас говорят? Если хотите знать мое мнение, то это открытая враждебность.
— Они называют вас сатанистами. Только и всего.
Застывшая на лице улыбка не изменилась. Он продолжал пожимать мою руку и все кивал и кивал, нервно обшаривая взглядом мое лицо, словно не понимал, шучу я или нет. Его ладони были влажными. Когда мне уже показалось, что все это будет продолжаться вечно, он внезапно отступил назад и выпустил мою руку, словно она была раскаленной. — Конечно, — сказал он. — Конечно. К этому мы еще вернемся. — Он провел руками по груди — то ли чтобы их вытереть, то ли чтобы разгладить рубашку — и вновь оскалил зубы. — Все, когда пожелает Господь, когда пожелает Господь.
Как оказалось, эта нервная, уклончивая общительность была вообще ему свойственна. Всю дорогу, пока мы переезжали через пролив к острову, он радостно рассказывал мне о ППИ: о том, сколько посетителей у них на сайте, как они строят генераторы и заботятся о земле, как каждый день молятся.
— Мы живем в настоящем раю, Джо. Тридцать человек живут в раю. За двадцать лет нас покинули всего пятеро, и вы сами увидите почему. Даже вам, Джо, даже вам не захочется уезжать.
Я сидел на носу лодки лицом к острову, слегка подвернув шорты, чтобы хоть немного поджарить свои белые колени, и смотрел, как впереди показывается поселение на острове Свиней: размытая светлая линия на северном берегу превращается в полоску песка, неопределенные цветовые пятна над ней постепенно кристаллизуются, образуя сбившиеся в кучу двадцать с лишним коттеджей, в их окнах, как в зеркалах, отражается утреннее море. Не считая возвышающегося над ним поросшего деревьями утеса, поселение вблизи вовсе не кажется зловещим и ничуть не походит на то место, где живут поклонники дьявола. Некогда коттеджи были выкрашены в разные оттенки бежевого цвета, но теперь они выцвели и стояли, словно увядающие цветы, вокруг центральной лужайки. Единственное, что здесь напоминало о Боге, — это возвышающийся посреди лужайки средневековый каменный кельтский крест. Когда мы подъехали поближе, я увидел, каким чудовищно высоким он был. По меньшей мере двенадцать метров высотой — выше, чем наш дом в Килберне.[6]
Плоскодонка двигалась быстро. Даже нагруженная недельными запасами, она мчалась по морю словно ракета — волны расходились от нас в стороны, сзади висело облачко выхлопных газов. Блейк направил лодку в небольшое пространство между скалами и пристанью. Над головой висел трос со шкивом, который он спустил вниз и прикрепил к носовой части лодки. Блейк работал быстро, заглушив мотор и сдвинув кранцы так, чтобы лодка не разбилась о скалы. На пристани я помог ему с разгрузкой, складывая консервы и свежее молоко, корзины с овощами и (какое облегчение!) упаковку «Гиннеса» и джина в большую тележку. Я покатил ее вместо него, поскольку был большим и волосатым, а он — маленьким и тощим. По ведущей от пристани узкой дорожке я молча следовал за ним вверх, глядя, как у него на ногах пульсируют вздувшиеся вены.
Поднявшись наверх, я остановился, пристально глядя на сбившиеся в кучу домики. Аккуратно подстриженными газонами и расходящимися в разные стороны дорожками поселение походило на новенькую площадку для гольфа. За первым рядом коттеджей, как раз там, где начинался подъем, виднелась крыша длинного шлакобетонного строения, походившего на спортивно-культурный центр постройки семидесятых годов. По сравнению с ним жилые дома выглядели несколько обветшавшими, их видавшие виды крыши, такие же серовато-зеленые, что и земля, тут и там пестрели свежими заплатами. Нас встретила полная тишина. Никаких признаков жизни — только мы двое.
— Вот, — указывая на траву, произнес Блейк. — Подождите здесь. Я скоро. Пожалуйста, не сходите с лужайки. Ради вашей собственной безопасности не сходите с лужайки. — Прежде чем я успел его остановить, он уже двинулся по дорожке, по пути поглядывая то вправо, то влево, рубашка для гольфа хлопала по его худой спине.
Сначала я стоял посреди лужайки, глядя в ту сторону, куда он ушел. Затем, поняв, что он не собирается возвращаться, повернулся и осмотрелся по сторонам. Не считая бившихся о берег волн, все было неподвижно. Все словно замерло под горячими лучами полуденного солнца. Жалюзи на всех окнах были плотно закрыты, над крышами домов виднелись густо поросшие деревьями крутые склоны. Западное побережье Шотландии изобилует мошкарой, и я хорошо представлял, что там происходит — наверняка там полно этой гадости.
Подойдя к кресту, я встал в его тени, вытащил из рюкзака мобильник, посмотрел на него и подумал: «Прости, Лекс!» Сигнала, как и следовало ожидать, не было. Подойдя к краю лужайки, я попытался поймать его в другом месте. Ничего не получилось. Глядя на экран, я побродил по лужайке, держа телефон на расстоянии вытянутой руки, встал на цыпочки, глядя на скалы, затем, так и не поймав сигнала, положил телефон в карман и снова уселся. Некоторое время я смотрел на материк, на полуостров Крейгниш, зеленый и туманный, неразличимый на фоне сверкающего моря — лишь на месте пристани виднелась серебряная полоска. Почему Блейк заставляет меня ждать? Вероятно, это был тест на послушание — останусь ли я там, где велено. Разумеется, Лекси сказала бы, что мне, как представителю рабочего класса, всегда было трудно сдавать экзамены по этике, но я просто не мог оставаться на одном месте. Через пять минут мне нужно будет встать. На острове Свиней предстоит еще многое сделать.
