— Мэл, мы победили, и это — хорошая новость. А плохая новость та, что я уезжаю, но у тебя все будет хорошо. Ты познакомишься с очень милой девушкой, которая хочет нарисовать твой портрет. Ты не против?
Энн быстро поцеловала Мэла, и все же тот не замурлыкал. Кот, что и говорить, обеспокоен: остаться один на один с незнакомкой, красящей волосы в синий цвет! Мысль: люди переносят на кошек все свои чувства, а кошки не сопротивляются этому.
Поцеловав Мэла в последний раз, Энн поспешила к захламленному шкафу и вытащила комплект нижнего белья, две майки, джинсовую юбку и запасную пару шорт. Откопала на дне чулана тапочки леопардовой расцветки: они всегда создавали у нее праздничное настроение, а нынче и вправду праздник.
— Я говорила, что наше ходатайство принято, Мэл? — спросила Энн, запихивая одежду в спортивную сумку. Душ можно принять и на побережье. Все же она поспешила в ванную за шампунем, кондиционером и грейпфрутовым лосьоном для тела, а также за косметикой, хранившейся в жестяной коробке с надписью «Я люблю Люси» и грубым цветным изображением калифорнийского пейзажа. Она не могла прожить без Люси и грейпфрутового лосьона. Без них все равно что жить в палатке.
— Мэл, я ухожу! — пропела она, торопясь обратно в спальню, но Мэл не проснулся — ни когда она запихивала в баул туалетные принадлежности, ни когда застегнула молнию, ни даже когда раздался звонок в дверь. Это, наверное, Уилла. Энн, повесив сумку на плечо, подхватила дремлющего кота, который свесил полосатые передние лапы и позволил снести себя вниз. Кот в Паланкине.
— Иду! — крикнула Энн, когда добралась до первого этажа. Подойдя, наклонилась к глазку. Так, на всякий случай. Она делала это машинально, несмотря на то что Кевин сидел в тюрьме в триллионе миль отсюда. Энн с ужасом ждала его освобождения, хотя до этого оставалось еще два года. На крыльце пыхтела и отдувалась Уилла Хансен. Она была в одежде из спортзала.
— Давай, заходи! — Энн отодвинула засов и отперла дверь. Увидев Мэла, Уилла сразу же заворковала:
— Ой-ой-ой! Ну что за прелесть!
И Энн с Мэлом поняли, что все будет лучше некуда.
Легковушки, мини-вэны и пикапы стояли в три ряда, насколько хватало глаз. Стоп-сигналы выстроились пунктирными красными линиями. Очередной пример «СЛУЧАЙНОГО РЕЖИМА» — только и всего. Энн смирилась с тем, что до побережья доберется уже в темноте. Она переключила селектор в режим парковки и откинула голову на подголовник. Дул прохладный ветер. Ночной воздух — о блаженство! — был совершенно сух. Небо окрасилось в густой сапфировый цвет. Потихоньку разгорались звезды, осязаемые, словно бриллианты.
У стоящего рядом синего «вояджера» сзади висели два детских велосипеда с обернутыми красной, белой и синей гофрированной бумагой спицами. Багажник машины был забит пакетами со всякой снедью, сложенными скатертями и куклой Большой Птицы,[12]упершейся расплющенным клювом в затемненное стекло. Энн едва могла разглядеть сидящую внутри семью, но не сомневалась: сзади скачут дети, впереди сидят мама и папа.
Она отвела взгляд и щелкнула кнопкой радио. Ей вдруг стало не по себе. Энн прошлась по всем станциям, но натыкалась или на песни, которые старше ее самой, или на спортивные сводки, напоминавшие о тренировках. Она выключила приемник. Ночь была тихой, если не считать гула трех тысяч мини-вэнов с включенными двигателями. Везут к побережью счастливые семьи, а сами, конечно, отравляют воздух женщинам, которым так скучно сидеть одним в своих кабриолетах!
Энн выдрала из держателя банку диетической колы.
— За угарный газ и за меня! — сказала она, подняв банку перед собой.
Энн глотнула теплой выдохшейся газировки, и тут ей в голову пришла идея. Она выиграла, и есть один человек, с которым можно было бы этим поделиться. Что значит зачем? Может, стоит хоть раз отбросить прочь привычку заниматься «наблюдением за собственным самонаблюдением»?! Обойдемся без мыслей. Она просто возьмет и позвонит. Да, позвонит!
Энн отставила банку, открыла сумочку и стала рыться в поисках мобильного телефона и маленькой красной записной книжки. Открыла то и другое. Пришлось держать книжку в свете фар стоящей позади машины. Энн пролистала до буквы «М», где и нашла нужный номер. Там уже было вычеркнуто пять телефонов, и она не знала, удастся ли ей дозвониться по нынешнему. Последние несколько месяцев у Энн ничего подобного не получалось, но это все, что у нее было.
Она набрала код Лос-Анджелеса и номер. Там сейчас обед. Послышались дребезжащие сигналы: один, два, три… В трубке слегка потрескивало. Энн ждала, пока кто-нибудь возьмет трубку, и, хотя она только что глотнула газировки, у нее вдруг пересохло в горле. Потом сигналы прекратились. Включился механический голос:
— Набранный вами номер больше не обслуживается. Пожалуйста, сверьтесь со своими записями.
Ее сердце упало. Помимо воли. Она ненавидела в себе эту слабость. Энн стиснула зубы. Она — не жертва, не размазня, она не собирается признавать, что жизнь не удалась! Механический голос пошел по второму кругу, и Энн решила все-таки оставить сообщение:
— Привет, как дела? Я подумала, тебе будет интересно узнать: сегодня было принято одно мое ходатайство, очень важное. Был такой цирк! Но мое изобретение сработало. В остальном у меня все хорошо. Правда хорошо. Не беспокойся. — Энн помолчала. — Я тоже тебя люблю, мама.
Затем она нажала «отбой» и захлопнула крышку мобильного.
3
Чайки ссорились из-за лежавшего в мусорном контейнере засаленного коричневого пакета. По обветренным доскам настила расхаживали, переваливаясь с боку на бок, пестрые голуби. Они так быстро работали лапками, что казались заводными игрушками. Субботнее утро выдалось ясное и солнечное. Жара. Энн выяснила, что Атлантический океан ничем не отличается от Тихого: мокрый, большой, синий и очень подвижный. А олицетворением естественной красоты для нее навсегда остался один торговый пассаж в северном пригороде Филадельфии.
Утренняя пробежка осталась позади. Она ненавидела каждый шаг из этих трех миль вдоль ветреной набережной (по четырнадцать минут на одну милю). Не самый быстрый бег. Зато большая майка и шорты вымокли насквозь. Энн часто, тяжело дышала. Конечно, ведь спортивный бюстгальтер ограничил доступ кислорода в ее организм. Мысль: дьявол существует, а место его работы — фирма «Чемпион».
Ожидая, пока дыхание придет в норму, Энн вытерла глаза. На ней были темные очки «под Оукли».[13]Влажные волосы она собрала в «конский хвост». Верхнюю губу покрывала щедрая порция мази с оксидом цинка.[14]Мимо неторопливо трусили другие бегуны. Они щеголяли громадными наручными часами для троеборья и новенькими кроссовками. Потемневшие доски тихонько гудели. Да, когда она только вышла на пробежку, людей было куда меньше. Четвертое июля вдруг началось. Мимо Энн проехала семья — на арендованном прогулочном автомобильчике с навесом в красно-белую полоску. Когда некоторые бегуны начали на нее поглядывать, Энн решила вернуться в свой домик. Ее ждала работа.
