Вот так ситуация!
— Очень жаль... — медленно проговорил я — Как это произошло?
— Во вторник утром случился инфаркт в метро, прямо на линии Яманоте. У отца бедной Мидори было больное сердце. Нужно благодарить небеса за каждый день, что живешь на свете, не правда ли, Джун? А вот и она сама! — Потрепав меня по плечу, Мама выскользнула из-за стола.
Обернувшись, я увидел, как Мидори и ее музыканты торопливо выходят на сцену. Словно пытаясь избавиться от наваждения, я покачал головой. Надо же, пришел к «Альфи», чтобы забыть о Кавамуре, а что получилось? В любимом клубе натыкаюсь на его призрак. Хотелось встать и уйти, но это было бы слишком подозрительно.
Меня распирало какое-то странное любопытство, будто я, виновник автомобильной катастрофы, проматываю назад пленку с ее записью и не могу оторваться...
Мидори садилась за пианино, а я внимательно изучал ее лицо. На вид слегка за тридцать, прямые волосы до плеч, блестящие в неярком свете лампы, черный пуловер с короткими рукавами, надетый будто специально, чтобы подчеркнуть молочную белизну рук. Глаза искусно подведены, и больше никакой косметики. Хотя ей макияж не нужен: девушка красива и знает об этом.
Собравшиеся замерли в предвкушении, а я подался вперед. На секунду пальцы Мидори замерли над клавишами. «Раз, два; раз, два, три!» — негромко скомандовала она, и полутемный зал «Альфи» наполнили рваные аккорды джаза.
Для затравки Мидори и ее джазисты исполнили «Его больше нет», старый этюд Билла Эванса. Отличная вещь, и играла девушка просто замечательно. Хотелось не только слушать, но и смотреть на Мидори, которая казалась частью музыкальной композиции. Однако я отвел глаза...
Мой отец погиб, когда мне только-только исполнилось восемь. Его застрелил реакционер во время уличной демонстрации, которые сотрясали Токио после того как в 1960 году правительство Киси ратифицировало японо-американское соглашение о безопасности. Мы с отцом никогда не были особенно близки; по-моему, из-за меня они с мамой частенько ссорились. Хотя в восемь лет я все равно долго и безутешно рыдал о потерянном папе.
После его смерти нам с мамой пришлось нелегко. В свое время она была штатным юристом в государственном департаменте, когда в Токио стояли войска под командованием генерала Макартура, и участвовала в создании конституции, призванной сделать послевоенную Японию такой, какой желали США. А отец тогда работал в команде премьер-министра Йосиды и занимался переводом конституции на японский, стараясь хоть как-то смягчить ее основные положения.
Новая конституция была принята в мае 1947 года, и вскоре после этого роман моих родителей стал достоянием общественности. Разразился скандал, государственный департамент США и правительство Японии были уверены, что именно по вине моих родителей послевоенная конституция получилась не такой, как им хотелось. Маму с треском выгнали с работы, и после свадьбы она осталась в Японии.
Узнав о случившемся, мои американские бабушка с дедушкой перестали с ней общаться. Обидевшись на родителей и страну, мама постаралась стать японкой и даже выучила язык. С гибелью отца она потеряла вторую родину и новую жизнь, которую строила с таким трудом.
Интересно, а Мидори дружила с отцом? Наверное, нет. Вряд ли Кавамура одобрил решение дочери стать пианисткой. Возможно, они даже ссорились... Если да, то успели ли помириться? Или так и остались чужими, не сказав друг другу самое важное?
Да что это со мной? Какая разница, ладила Мидори с отцом или нет? Она хорошенькая, вот и распустил слюни. Все, хватит, нужно взять себя в руки!
Я огляделся по сторонам. Любители джаза сидели парами и небольшими группами.
Страшно захотелось уйти из клуба туда, где не будут терзать воспоминания.
Только где найти такое место?
Я стал слушать джаз, цепляясь за резкие, отрывистые ноты в попытке выбраться из черного болота депрессии. От выпитого на голодный желудок виски закружилась голова, белые руки Мидори слились в расплывчатое пятно, клуб «Альфи» кружился в фиолетовой дымке все быстрее и быстрее, пока длинные пальцы не замерли над черно-белыми клавишами, а зал не взорвался аплодисментами.
Через секунду трио Мидори устроилось за маленьким столиком, зарезервированным специально для них, и к ним подсела Мама. Уйти, не засвидетельствовав почтения хозяйке, я не мог, а останавливаться у столика Мидори не хотелось. Привлекать к себе внимание совершенно незачем, так что придется дождаться окончания концерта.
«На самом деле тебе хочется услышать второе отделение», — подумал я. Так оно и было. Как и любой джаз, музыка Мидори целительно действовала на мою истерзанную душу. Поэтому я прослушаю второе отделение, тихонько уйду, а потом буду с удовольствием вспоминать сегодняшний вечер.
Так-то лучше, только хватит рассуждать о ее отце, ладно?
Краем глаза заметив, что ко мне идет Мама, я широко улыбнулся.
— Ну, что скажешь?
— Разъяренный Телониус Монк! — повторил я, наливая виски из полупустой бутылки. — Ты, как всегда, права, она будет звездой!
Темные глаза заблестели.
— Хочешь с ней познакомиться?
— Спасибо, сегодня больше хочется слушать, чем говорить.
— Ну и отлично, Мидори будет говорить, а ты слушать. Женщины любят внимательных мужчин. В наше время это такая редкость!
— А если я ей не понравлюсь?
— Она про тебя уже спрашивала!
Черт!
— И что ты сказала?
— Ну, будь я помоложе, то наврала бы, что ты женат и имеешь пятерых детей, — засмеялась Мама, зажав рот рукой. — Но раз я уже старуха, то пришлось признаться, что ты очень любишь джаз, а сегодня пришел специально для того, чтобы ее послушать.
— Большое спасибо, — промямлил я, понимая, что теряю контроль над ситуацией.
— И что дальше? — откинувшись на спинку стула, улыбнулась Мама. — Неужели не хочешь познакомиться? Мидори сказала, что она не против.
— Мама, ты меня разыгрываешь, ничего она такого не говорила!
— Что? Смотри, девушка тебя ждет! — Мама повернулась и помахала Мидори, и та улыбнулась.
— Пожалуйста, не надо! — взмолился я, прекрасно понимая, что ничего не добьюсь.
Улыбка мгновенно слетела с широкого лица, и Мама схватила меня за руку.
— Хватит кривляться! Подойди и поздоровайся!
Ну и ладно, все равно мне нужно в сортир.
Нехотя поднявшись, я подошел к столику Мидори. Похоже, она знала, что рано или поздно Мама меня притащит, но не подала вида. Боже, какие у нее глаза! Колдовские, прожигающие насквозь, непроницаемые!
— Большое спасибо за музыку! — выдавил я. — Сегодня она спасла мою душу.
Бас-гитарист, весьма импозантная личность в черно-белых одеждах, с длинными бачками, презрительно фыркнул, и я подумал, что между ним и Мидори что-то есть. Девушка улыбнулась, давая понять, что к комплиментам давно привыкла.
