Ознакомительная версия. Доступно 43 страниц из 215
Все наперебой чокались с вождем. Пили французское вино, продолжая посмеиваться фривольному анекдоту.
Из боковых комнат, торжественно ступая, вышли служители в малиновых фраках с медными геральдическими пуговицами. Держали в белых перчатках большие блестящие ножи и хромированные трезубцы. Их лица были просветленными и сосредоточенными. Они напоминали гладиаторов, оснащенных оружием ближнего боя. В их походке была обреченность и смирение перед волей богов. Приблизились к столу, на котором возвышались «осетр Ленин», «барашек Сталин», «поросенок Хрущев», «индейка Брежнев». Замерли, протянув к тотемным животным ритуальные инструменты. Одновременно вонзили трезубцы, погрузили отточенные ножи в мягкую плоть. Разрезали животных на поперечные ломти, хрустя рассекаемыми костями, выдавливая из-под лезвий капельки сока и жира. Завершили расчленение плоти, отступили, освобождая дорогу гостям, которые с чистыми тарелками, вооруженные вилками, потянулись к столам. Цепляли, кто рыбу, кто индейку, кто молочного поросенка, кто теплого, в нежных испарениях, барашка. Молча поедали, пережевывали, старательно проглатывали, двигая скулами, шеями, закрывая глаза. Казалось, они не просто насыщались, а сосредотачивались на еде, придавая поеданию священный, религиозный характер. Через это ритуальное поедание приобщались к великим предшественникам, к исчезнувшей грандиозной эпохе, заветы которой хранили в рядах обмелевшей, обезлюдившей партии, не давая разомкнуться связи времен.
Те, кто поедал осетра, становились вместилищем ленинизма. Писали «Апрельские тезисы». Двигались в пломбированном вагоне через Европу в революционный Петроград. Забирались на клепаную сталь броневика. Мчались в буденовках, сверкая саблями, по полям Гражданской войны. В Горках, среди янтарного солнца, ослабевшей рукой писали завещание.
Те, кто предпочел молочного барашка, приобщались к подвижническим свершениям Сталина. Возводили домны и электростанции. Пускали конвейеры с танками и самолетами. Смотрели фильмы «Волга-Волга» и «Трактористы». Громили троцкистско-зиновьевский блок на процессах в Колонном зале. Всаживали отточенный ледоруб в череп страстного, неуемного еврея. Провожали с мавзолея полки под Волоколамск. Наносили по армиям вермахта «десять сталинских ударов». Провозглашали победный тост за великий русский народ. Сажали лесозащитные полосы. Боролись с коварными космополитами. Писали историческую работу о языкознании.
Тем, кто вкушал поросенка, передавалась энергия противоречивой и яркой эпохи Хрущева. Они взрывали водородную бомбу на Новой Земле. Колотили туфлей в трибуну ООН. Читали наизусть стихи Евтушенко. Обнимали вернувшегося из Космоса Гагарина. Распахивали необъятную казахстанскую степь. Заглядывая в томик Евангелия, писали «Десять заповедей Строителя Коммунизма».
Гости, чьи идеалы и убеждения коренились в брежневской эпохе «застоя», отдавали предпочтение индейке. Вкушая белое мясо домашней птицы, они строили атомный флот, проектировали космическую станцию «Мир», принимали в Москве олимпийские игры. Ратовали за разрядку. Вводили «ограниченный контингент» в таинственную страну, лежащую южнее Кушки. Добродушно и печально посмеиваясь, позволяли соратниками вешать себе на грудь очередную «Звезду Героя». Усталой склеротической рукой перелистывали книжку «Малая земля», написанную каким-то очередным сукиным сыном.
Стрижайло наблюдал ритуал поедания, преображение плоти тотемных животных в бестелесный дух мистической «красной эры», которую помещали в себя ее наследники и хранители. Усваивали каждой клеточкой, каждой живой молекулой, куда тонкой спиралькой залетал «генетический код коммунизма», превращая лидеров оппозиции в апостолов бессмертного учения.
Это был не просто фуршет, а священнодействие. Праздничная служба в «красной церкви», куда был допущен Стрижайло, жадно наблюдавший религиозный «обряд приобщения». Лидеры старательно обсасывали хрупкие позвонки агнца, розовые свиные хрящики, индюшачьи косточки, клейкую осетровую хорду. Бережно клали на край тарелки, усматривая в них останки вождей, которые были достойны погребения в Кремлевской стене. Тарелки забирались служителями в малиновых фраках и белых перчатках. Уносились в глубину здания, где производилось бальзамирование одних останков и кремирование других.
«Теперь ты видел, как передаются из поколения в поколения слова «красного завета», а потому имя твое не Стрижайло, а Скрижайло», — он попробовал поерничать над самим собой, чтобы освободиться от воздействия магического ритуала. Но оставалось легкое головокружение, какое случается, если долго смотреть на звездное небо.
Он двигался среди жующих гостей, мысленно приобщаясь к трапезе. Они поедали плоть священных животных, а он поедал их. Они были его пищей, его питательным кормом. Он поглощал их духовные монады, усваивал их сущности. Политолог, он изучал существующие среди них противоречия, проникал в тайные конфликты, исследовал порочащие их связи. Каждый из них был живой клеточкой политического тела, которое могло либо наполнится мощью, совершить стремительный рывок, либо одряхлеть, болезненно исчахнуть и рухнуть, в зависимости от того, как соединятся между собой эти «элементарные частицы» политики. Он был приглашен в их круг, чтобы создать из этих мелких, несовершенных людей «великана оппозиции», способного расшвырять соперников и выиграть думские выборы.
«Я их ем, но яйца себе лизать не буду», — усмехнулся он, вспоминая анекдот Дышлова.
Уже давно заметил среди гостей стройную красавицу, ту, что вышагивала длинными ногами впереди демонстрантов, овеваемая алым знаменем. Только теперь, после отзвучавших тостов и ритуального приятия пищи, он подошел к той, кого назвал «Мисс КПРФ».
— Ведь вы Елена Баранкина, член Центрального Комитета? — галантно поклонился он, изображая благоговение, при этом весело и жадно заглянул в ее изумрудные глаза.
— А вы знаменитый Михаил Стрижайло, директор фабрики, где изготовляют политических лидеров различных размеров и стоимостей? — ответила «мисс», успев наградить его ласковым взглядом морской царевны.
— Вас не покоробил мужицкий анекдот Дышлова, предназначенный скорее для солдатской курилки, чем для общества, где присутствуют дамы?
— Мои товарищи не видят во мне женщину, а только бойца оппозиции.
— Должен признаться, я любовался вами во время шествия. Вы эстетизировали демонстрацию, придавали ей революционный романтизм. Если бы вы понесли свое знамя на Кремль, я первый бросился бы вслед за вами на штурм ненавистной цитадели. Мы бы разобрали этот оплот реакции по кирпичику, и вновь все увидели, как над Москвой реет красное знамя победы.
— Вы отводите мне роль женщины на революционных баррикадах, как на картине Делакруа?
— А разве она не великолепна, среди порохового дыма, с обнаженной грудью, овеянная революционным стягом?
— Но иногда так хочется отдохнуть от баррикад. Хочется интимной тишины, подальше от глаз людских.
— Давайте убежим. Куда-нибудь в подмосковную гостиницу «Холидей инн», в какую-нибудь старую усадьбу, с липовыми аллеями, зацветающей сиренью, ночным соловьем.
Ознакомительная версия. Доступно 43 страниц из 215
