светом станок еще раз!
Покраснев от гнева, он начал теснить Теону вниз по лестнице.
– Я… я… это так не работает… станок не ошибается.
– Тебе тут не место! – продолжал наседать Бон.
Она пятилась, путаясь в юбке и стараясь не оступиться и не полететь кубарем вниз. Мысли смешались; девушка пыталась успокоиться и уговаривала себя: «Нельзя быть такой тряпкой, Теона, соберись! Ты Избранная, ты Ткачиха Ордена Дочерей Ночи, а не девочка, которую можно спустить с лестницы!» Вдруг внутри нее что-то щелкнуло. Теона схватилась за перила, будто бросая якорь, и выпрямила спину. Сделала глубокий вдох, чтобы набраться решимости, и твердо заявила:
– Я пришла не к вам, ваше высочество, а к сиру Герберту, и это не праздный визит, а миссия, доверенная мне Орденом! Прошу вас, если не помогаете, то хотя бы не мешайте мне его искать.
Теперь уже она поднималась по ступеням и заставляла его отступать.
– Ах ты… – Казалось, принц потерял контроль над своими эмоциями: он выпучил глаза и тяжело дышал, но не решался подойти ближе.
Неизвестно, чем бы все закончилось, как вдруг из смежного зала послышались голоса. Дверные петли скрипнули.
– …Мы сможем использовать этот механизм для обороны, – сказал кто-то из входящих.
В узком дверном проеме показался король. Вся напускная смелость, родившаяся в Теоне минуту назад, мигом улетучилась.
Вероника представила Теону его величеству на празднике весеннего равноденствия, с тех пор она больше его не видела. Тогда она так засмущалась, что при первой возможности убежала домой и заперлась на все замки. Сейчас же ситуация складывалась куда хуже: король стоял в нескольких шагах от нее в неофициальном облачении: расстегнутом плетеном кожаном камзоле с выглядывающей из-под него черной сорочкой и брюках с широким поясом, которые были заправлены в высокие сапоги. Однако чтобы узнать в нем монарха, корона и трон не требовались – надменный взгляд почти черных глаз мог принадлежать только особе голубых кровей.
Когда он увидел сына, готового столкнуть Теону с лестницы, то будничным тоном, будто не замечая ничего необычного, безапелляционно заявил:
– О! Ты вернулся. Отлично. Мастер Герберт как раз показывал мне чертежи нового оружия. Надолго? Завтра утром ждать тебя на совете?
– Конечно, я буду, отец. – Бон побледнел и как-то сразу сник. Было очевидно, что встреча с отцом его не обрадовала.
Следом в зал наконец ступил собеседник короля – полный, небрежно одетый и, судя по рисунку морщин на лице, очень добрый старик. Его сорочка желтоватого оттенка была явно заправлена наспех, а длинная седая борода закрывала выступающий живот и торчала во все стороны. Мужчина вскинул косматую бровь, преисполнившись искренним восторгом при виде королевского сына. А затем, проявив неожиданную резвость для своего возраста, подбежал и обнял его.
– Мальчик мой! Ты снова здесь!
– Мо-о-орин, я так рад тебя видеть!
Теона взмолилась обоим богам, чтобы стать невидимой или, на худой конец, провалиться сквозь перекрытия второго этажа. Очевидно, ее молитвы не были услышаны: король, по-видимому узнав ее, потянулся к вороту расстегнутой сорочки и сквозь зубы процедил:
– Ткачиха, тебе что-то нужно? Тебя кто-то обидел?
– Нет, ваше величество, я здесь… по делу. – Теона призвала на помощь последние силы и, преодолев несколько ступеней, подошла к старику. – Сир Герберт, у меня для вас послание от Великого Черного. Мне очень жаль, но у вас осталось три дня.
– О… – только и промолвил Морин, принимая тяжелый хлопковый сверток, который был увенчан его именем, отливающим золотом.
Но тут Бон неожиданно для всех выбил плед из рук своего друга.
– Брось это, Морин! Как наследный принц Риата, я приказываю тебе.
Король, проигнорировав выходку сына, решил ретироваться. Хлопнув старика по плечу, он сказал:
– На завтрашнем совете решим, кому ты передашь дела, Морин. Мне искренне жаль. Спасибо за службу стране и королевской семье.
Следом король обратился к Бону:
– Не опаздывай завтра, я не хочу снова за тебя краснеть.
Умолкнув, он прошел мимо ошарашенной Ткачихи и скрылся из виду, завернув в один из коридоров дворца.
– Тебе лучше уйти, – зло выплюнул Бон в лицо Теоне.
Она была готова поклясться, что еще чуть-чуть – и его не остановит закон, защищающий Ткачих. Задержись она на минуту-другую, и руки принца оказались бы у нее на шее.
– Она же не виновата, мой дорогой. – Тот, кто действительно имел право ее ненавидеть, нашел в своем сердце толику понимания. – Ты же не станешь сворачивать шею своему ворону, если тот принесет письмо с плохой вестью? Она всего лишь вестник Великого Черного.
– И все равно, тебе лучше уйти, – не унимался Бон. – Мы получили послание от твоего хозяина, – последнее слово он сказал с ненавистью, – дальше сами справимся, собачке пора в будку, делать свои черные дела…
Теона не нашлась что ответить. Все это было слишком… слишком странно, пугающе, грубо и несправедливо. Красота и роскошь замка больше не восхищали, и даже прекрасные витражи не смогли заставить ее задержаться в этом месте дольше чем на секунду.
Она выскочила через парадные двери, сбежала по ступеням и опрометью помчалась по золотым улицам Ириза, мимо рынка и площади, прямо к Западным воротам, и, лишь оказавшись за пределами городских стен, вздохнула с облегчением. Весь путь домой ее преследовал образ разъяренного принца, а из головы никак не выходили его слова про хозяина и собачку. Теона никогда не думала о себе как о «питомце» Богов и Сестер Ночи, который нужен только для того, чтобы разносить вести. А теперь она не могла перестать сравнивать себя с ними. Ворон, собака, Ткачиха – суть одно?! Да нет же, не может быть! Она Избранная! Та, которую Сестры Ночи признали своей! В ее венах течет священная кровь.
Теона бежала не разбирая дороги, забыв застегнуть наскоро накинутый на плечи плащ. Налетевший откуда ни возьмись северный ветер бил по лицу и трепал ее кудрявые длинные волосы, но она этого почти не замечала.
Лишь оказавшись в своем убежище и отдышавшись, девушка осознала, что в ней борются две сущности: одна хотела вернуться во дворец и доказать принцу, как сильно тот ошибался, сравнив ее с собачкой, но вторая понимала, что сир Герберт был для Бона важным человеком, и желала поддержать будущего короля, как бы скверно тот себя ни вел.
Странный день, странный юноша, странная и невыносимо тяжелая ноша.
Но она же не кукла Двух Великих, она может сама решать, что ей делать. И на этот раз она выбрала ту часть себя, которая ставила во главу угла сочувствие и доброту.
…Спустя четыре дня фигура в черном плаще
