– Ян? Боже мой, ты! А где Настя?
– Увидишь, немного позже. А теперь давай поговорим, мы давно не виделись, думаю, нам есть, что рассказать друг другу.
– Хорошо, только… – Нина оглянулась на подпольщика, сидевшего у двери.
– Это Леонид, – представил того Ян Петерсен, – он в курсе дела, можешь говорить открыто. Итак, первый вопрос: почему ты согласилась на встречу?
– Я хочу увидеть дочь.
– Прости за банальность, но я тебе не верю. Если бы хотела, давно бы нашла нас.
– Я искала, когда немецкие войска только вошли в город. На прежней квартире вас уже не было, и соседи ничего не знали. Я думала, что вы уехали в эвакуацию…
– Хорошо, допустим. Тогда второй вопрос. Почему ты пошла работать в абвер? Заметь, я не спрашиваю, почему ты бросила нас с дочерью – в конце концов, это твое личное дело, но почему ты согласилась служить в немецкой разведке?
– Ян, ты ничего не знаешь – у меня просто не было выбора. Отец настоял, чтобы я осталась в Германии, он был очень болен, я не могла его бросить. Я надеялась, что со временем вы с Настей приедете в Берлин и мы сможем жить все вместе. Отец занимал солидный пост в министерстве транспорта, у него были хорошие связи… Он бы мог устроить тебя на хорошую работу, а Настя пошла бы в гимназию. Но вскоре папа умер, и я оказалась одна в чужом городе, в чужой стране, без профессии, без знакомых, почти без денег… И пути назад уже не было: в тридцать седьмом у вас… то есть у нас, в России… начались аресты. Берлинские газеты ежедневно писали ужасы про массовые расстрелы, и я поняла, что, если вернусь в Советский Союз, попаду на Лубянку. А вслед за мной – и вы с Настей. Пойми, Ян, я испугалась не за себя – за тебя и дочь. Тут мне и сделали предложение остаться и пойти в абвер. Что было делать, чем зарабатывать на жизнь? Идти на панель или в содержанки? К тому же в случае отказа я попала бы в число неблагонадежных лиц, а это грозило лагерем… Пришлось соглашаться.
– Тебя завербовал полковник Остерман?
– Да, он лично занимался подготовкой русских агентов.
– Расскажи мне про свои отношения с ним.
– Хочешь знать, спала ли я с Карлом? Да, спала, это было одним из стандартных условий вербовки, так сказать, личная проверка на лояльность. А больше ничего между нами не было – я имею в виду никаких чувств, никаких эмоций. Просто служебные отношения…
– С каких это пор постель стала просто служебными отношениями?
– Не прикидывайся наивным, Ян, ты прекрасно знаешь, о чем я. Постель – это обычная практика и у нас, и у вас. Хотя иногда и не лишенная некоторой приятности…
Нина скорее угадала, чем увидела, как напряглось лицо ее бывшего мужа, как заходили желваки по его скулам.
– Перестань, Ян, – успокоила она его, – по-настоящему я тебе никогда не изменяла. Можешь считать, что Остерман силой заставил меня переспать с ним. В конце концов, я не спрашиваю, как ты провел эти шесть лет! Наверняка у тебя тоже были женщины, ведь так?
– Для меня были важны только две женщины в мире – моя дочь и моя мать, – сухо ответил Петерсен.
– Хорошо, Ян, я признаю свою вину, но того, что было, уже не вернешь, глупо жить прошлым. Когда я смогу увидеть Настю?
– Если мы придем к соглашению, то, возможно, сегодня же. Тебе не кажется, что ты должна сначала искупить свою вину пред родиной? Хотя бы частично?
– То есть перейти на службу в НКВД?
– Для начала – просто помочь нам.
– Ян, я – капитан абвера, ты – руководитель подпольной группы, мы находимся по разные стороны. В наших отношениях, как я понимаю, Настя – предмет торга. Если я не соглашусь сотрудничать с вами, то никогда ее и не увижу, правильно?
– Верно, так что выхода, Нина, у тебя нет. Или ты помогаешь нам, или никогда не увидишь дочь…
– Интересно, как ты объяснил ей мое отсутствие?
– Я сказал, что ты умерла.
– Ты жестокий человек, Ян, – с трудом произнесла Нина, сглатывая комок в горле.
– Ты ожидала чего-то другого? Чтобы я, к примеру, сказал, что мама нас бросила и пошла служить фашистам? Ты подумала, как мне и ей жить с этим? А так – умерла и умерла. Ну, так как, мы договоримся?
– Что конкретно ты хочешь?
– Самую малость, дорогая, всего лишь – где и когда немцы взорвут шлюзы канала Москва-Волга. Ты даешь мне информацию, а я разрешаю тебе увидеться с дочерью.
– Это нереально, Ян, – мотнула головой Нина. – Такие сведения являются строго охраняемыми, к ним имеет доступ весьма ограниченный круг лиц. Даже полковник Остерман, боюсь, не в силах мне помочь…
– А ты постарайся, голубушка, очень постарайся, ты же теперь можешь многое, не правда ли?
– Многое, но не все. К тому же где гарантия, что ты выполнишь свое обещание? Раз для дочери я умерла, зачем тебе воскрешать меня?
– А где гарантия, что ты принесешь мне достоверные данные? Я не столь наивен, как ты думаешь. Наверное, ты уже сообщила Остерману о нашем свидании, и он разрешил тебе эту встречу. А после того, как мы тебя отпустим, побежишь к нему с докладом – сообщить, как все прошло. Для тебя это игра, а я рискую своей жизнью и жизнью многих людей, да и Настиной жизнью, кстати, тоже…
– Ты ошибаешься, Ян, для меня это совсем не игра.
– "Предавший однажды, кто поверит тебе?" Так, кажется, сказано в Библии?
– Можешь считать, как угодно…
– Хорошо, я предлагаю следующее. Первое: ты увидишь дочь, сегодня же. Конечно, только издалека, чтобы убедиться, что с ней все в порядке. Считай, что это награда за то, что пришла на встречу. Посмотришь на нее – и все, мы тут же уезжаем. Договорились?
– Да.
– Хорошо, теперь дальше. Ты вернешься к Остерману и доложишь о нашей встрече, можешь рассказать ему все, это не имеет значения. Полковник – человек азартный, наверняка захочет продолжить игру, поэтому даст тебе разрешение на следующую встречу. Это нас тоже устраивает. Свидание произойдет послезавтра, в то же время на Тверском бульваре. Но ты уже будешь должна принести нам кое-что – хотя бы номер шлюза, который планируют взорвать. А в качестве награды мы дадим тебе часовое свидание с Настей. И теперь третье. Ты скажешь Остерману, что я тебя шантажировал дочерью и заставил работать на себя, он к этому готов и ничуть не удивится. Вы с ним вместе разработаете план операции против подполья, и о нем ты сообщишь нам на третьей встрече. После этого сможешь пообщаться с дочерью дольше. Все ясно?
– Разве вы не собираетесь меня перевербовывать на самом деле?
– Мы это уже сделали, Нина, просто ты еще сама не поняла. Ну что, мы пришли к соглашению?
– Да, разреши мне увидеть дочь…
Петерсен стукнул три раза по стенке кабины, машина развернулась и покатилась в обратную сторону.
