Из «верных» источников посланник, оказывается, узнал, что в ближайшие дни цесаревну по повелению правительницы собираются упрятать в монастырь. По мнению Шетарди, настала пора решительных упреждающий действий. «В случае неудачи Ваша решимость, – заявил французский посланник, – сохранит Вам расположение друзей, кои отомстят за нее и оставят надежду поправить дело».
После уговоров де ля Шетарди Елизавета Петровна действительно обрела «необходимую решительность» и гневно произнесла: «Если так, если уже ничего делать не остается, мне следует приступить к крайним и последним мерам. Я покажу всему свету, что я – дочь Петра Великого».
Переворот удался на славу. Елизавета, окруженная ликующими гвардейцами, возвращалась к себе в дом на Невском проспекте. Народ торжествовал и толпами бежал за санями. Очевидцы события вспоминали, что «ребенок, которого держала на руках новая императрица, услышав веселые крики, развеселился сам, подпрыгивал на руках своей тетки и махал ручками».
В тот же день в своих домах арестовали Остермана, фельдмаршала Миниха и его сына, Головнина, Мегдена, Темирязева, Стрешневых, принца Людвига Брауншвейгского (брата Антона), графа Лопухина, генерал-майора Альбрехта и, конечно же, камергера графа Левенвольде. Офицеры и солдаты, производившие аресты, по свидетельству очевидцев, обращались со всеми весьма грубо, оскорбляя их, не стесняясь в выражениях. Арестованных вначале доставили в дом Елизаветы Петровны, а затем препроводили в крепость.
Императрица Елизавета Петровна, ставшая капитаном роты Преображенского полка, даровала дворянское достоинство всему составу роты и заверила о своем желании наделить всех 360 человек добротными имениями. Участники переворота также удостоились различных наград – высоких орденов, чинов (статских, военных и придворных). Из ссылки и тюрем указом императрицы в Петербург возвращались опальные дворяне. Им вернули прежние награды, почести и имущество.
После учиненного розыска в Тайной канцелярии всех арестованных признали виновными в государственной измене и осудили на ссылку в Сибирские края.
Графа и канцлера Левенвольде лишили чинов, наград, всего недвижимого имущества и сослали в Соликамск, откуда в 1752 г. перевели в Ярославль, где он и умер. Знавшие графа сохранили о нем неоднозначные характеристики и мнения. Одни изображали его трусливым человеком, коварным и корыстолюбивым, другие же, наоборот, считали графа гордым, смелым, честным и высоконравственным индивидуумом, переносившим свои напасти и лишения с великим стоическим терпением и достоинством. Многие придворные в своем кругу с теплотой и любовью воспоминали графа Левенвольде, лишенного всего, что он имел за свою долгую службу при дворе трех российских императоров. Его любимый дворец на левом берегу реки Мьи отошел в казну вместе со всем его богатым содержанием – изящной мебелью, редкой коллекцией картин, старинных скульптур, изделиями из золота, платины, серебра и драгоценных камней.
Добрая память о нем со стороны его прежних почитателей и сослуживцев лишь усугубляла строгость его пребывания в местах, определенных для ссылки государственных преступников.
Один из эпизодов доброго отношения к ссыльному Левенвольде вошел в анналы российской истории как «Государственный заговор придворной дамы Натальи Федоровны Лопухиной». Суть дела заключалась в следующем: в северном городе Соликамске находился под охраной на поселении бывший гофмаршал Левенвольде. В качестве начальника военной охраны ссыльных в город на реке Каме направили поручика лейб-кирасирского полка Бергера. Узнавшая об этом придворная дама графиня Наталья Федоровна Лопухина, бывшая некогда близкой приятельницей ссыльного графа, попросила поручика передать ссыльному гофмаршалу, что «он не забыт своими друзьями и не должен терять надежды, ибо не замедлят наступить для него лучшие времена». Курляндец Бергер тотчас же доложил о поручении Лопухиной влиятельному человеку при дворе императрицы Елизаветы Петровны, ее лейб-медику графу Герману Лестоку – главному идеологу недавнего дворцового переворота. Заявление придворной дамы Н.Ф. Лопухиной о том, что Левенвольде «не должен терять надежды и что не замедлят наступить для него лучшие времена», легло в основу серьезного государственного расследования. Допрос в Тайной канцелярии всех причастных к этому делу лиц проводился весьма жестоко, невзирая на пол обвиняемых, их чины и звания. Всех подозреваемых подвергли пытке на дыбе и иным жестоким истязаниям, используемым для получения доказательств их вины.
Специально учрежденное в Сенате генеральное собрание с участием трех духовных сановников в итоге постановило: «Всех троих Лопухиных колесовать, предварительно вырезавши им языки. Лиц, слышавших и не доносивших, – Машкова, Зыбенко, князя Путятина и жену камергера Софию Лилиенфельд – казнить отсечением головы, некоторых же, менее виновных, – сослать в деревни».
Елизавета Петрова, утверждая приговор, смягчила тяжесть кары, определив главных виновных, – Лопухина и Бестужеву, – высечь кнутом и, урезав языки, сослать в ссылку, других также высечь и сослать, а все их имущество конфисковать. Приговоренная к суровому наказанию супруга камергера София Лилиенфельд оказалась беременной. Императрица распорядилась дать ей время разрешиться от бремени, а уж затем изрядно высечь плетьми и сослать на Север. На просьбе о помиловании Софии Лилиенфельд дочь Петра Великого собственноручно соизволила начертать: «Плутоф жалеть не для чего, лучше, чтоб и век их не слыхать, нежели еще от них плодов ждать!»
В ходе расследования, под пыткой, Степан Лопухин показал, что посол Венгерского королевства маркиз Ботта якобы говаривал за обедом в доме Лопухиных: «Было бы лучше и покойнее, если бы принцесса Анна Леопольдовна властвовала».
Вмешательство в это дело иностранного посла заставило императрицу поручить своему посланнику Лончинскому «представить венгерской королеве протест о непозволительном поведении ее полномочного представителя в России и просить учинить над ним взыскание». Королева Мария-Терезия вначале защищала маркиза Ботту, но затем в угоду Елизавете Петровне приказала отправить провинившегося дипломата в Грац и держать там под караулом. Правда, спустя год российская императрица сообщила Марии-Терезии, что вполне удовлетворена ее решением и теперь не желает для маркиза Ботты столь строгого наказания.
Казнь российских поклонников графа Левенвольде состоялась на Васильевском острове, вблизи здания Двенадцати коллегий, где в то время размещался Сенат. К десяти часам утра пространство около широкого помоста из свежих сосновых досок заполнилось народом. Осужденных выстроили около помоста, и секретарь Сената приступил к оглашению приговора. Ветер с Невы доносил слова секретаря: «Степан Лопухин и Наталья… забыв страх Божий и не боясь Божьего суда, решили лишить нас престола… а всему миру известно, что престол перешел к Нам по прямой линии от прародителей наших после смерти Петра II и приняли мы корону в силу духовного завещания матери нашей, по законному наследству и Божьему усмотрению <…> Анна же Бестужева по доброхотству к ней принципам и по злое за брата своего Михайлу Головина, что он в ссылку сослан, забыв про злодейские его дела и наши к ней многие по достоинству мысли…» Секретарь еще долго и занудно перечислял вину осужденных.
Приговоренных в простых телегах отвезли на окраину столицы, где
