в его адрес. Официально Анна Павловна была отнюдь не богата. Ее муж Василий Федорович попал на дипломатическую службу, если можно так выразиться, по «недоразумению». Пройдя все ступени партийного аппарата, он еще довольно молодым человеком занял уютный кабинет на Старой площади, а с приходом Ельцина сделал и вовсе головокружительную карьеру, но в нулевые перепутал берега – где-то что-то не то сказал, одним словом, «спалился», и так как формально обвинить его было не в чем, он отправился укреплять состав российской миссии при штаб-квартире ООН в Женеве. Получалось, что годовой доход ее вместе с мужем в налоговой декларации, с маниакальной скрупулезностью требуемой одними чиновниками от других, не мог превышать ста тысяч евро.
– Сжальтесь над старухой, – воскликнула она вполголоса, манерно всплеснув руками, поняв, к чему клонится разговор, неожиданно заведенный с ней Вуколовым. – Побойтесь Бога! Мне послезавтра надо вносить аренду за офис дискуссионного клуба при известной вам благотворительной организации, и поверьте, голубчик, на слово: на счету нет ни копейки! А вы мне предлагаете мировые шедевры, да еще и нелегально. Кстати, а почему мне? – добавила она почти мгновенно, видя, что ее «плач Ярославны» не произвел никакой реакции.
– Анна Павловна, вы абсолютно точно подметили нелегальность, и я позволю себе более точно выразиться: незаконность существования этих произведений искусства. Но они существуют, и это неоспоримый факт, – поспешно ответил Виктор, стоя к ней вполоборота и придерживая бокал с шампанским совсем рядом со своими тонкими, похожими на две красные резинки и все время кривящимися во время разговора губами. – Вы знаете, как Пикассо любил рисовать Арлекинов? Самый интересный, по крайней мере по моему мнению, это тот с зеркалом, написанный в тридцать втором. Но были еще. Так вот, среди тех картин, о которых мы с вами сейчас говорим, есть еще один, и я видел его своими глазами, – продолжил он, пристально глядя ей в лицо.
– Это все прекрасно, но ты не ответил на мой вопрос, – заметила она в ответ и, взяв с подноса у проходящего мимо официанта бокал «Вдовы Клико», сделала добрый глоток, оставив на ободке следы пастельно-розовой помады. Прием проходил в представительстве британской миссии, и не следовало зевать с выпивкой и закуской; ссылаясь на протестантские каноны своей культуры, англосаксы всегда старались сэкономить.
– Мы переходим на «ты»? – сказал он как-то удивленно.
– Друг мой, ты подходишь к пожилой даме, предлагаешь ей какую-то уголовщину и предполагаешь, что после каждого пассажа она будет приседать в реверансе?
– Ну, мне будет как-то неудобно.
– Неудобно спать на потолке, – воспользовавшись паузой, она жестом подозвала официанта и, поменяв бокалы, попросила принести ей какие-нибудь закуски. – Так почему ты обратился ко мне? – уже более настойчиво произнесла она.
– Мне нужен cut out[7], – как ни в чем не бывало произнес он.
– Господь с тобой! Я похожа на Мату Хари?! – Анна Павловна постаралась максимально изобразить удивление. Однако какой-то неприятный холодок, пробежавший по спине и застрявший где-то в районе малого таза, подсказал ей, насколько опасен для нее этот человек, знающий больше, чем она хотела. И самое неприятное, что не надо было далеко ходить, чтобы понять, чьи уши торчат во всей этой истории. Его ответ немедленно подтвердил самые худшие опасения.
– Анна Павловна, дорогая, прошу покорно меня извинить, что мое воспитание не позволяет вам тыкать, но мне доподлинно известно о вечеринках, которые иногда проходят после ваших замечательных благотворительных вечеров. Они называются у вас аффтерами? На английский манер, не так ли? – сказал он, стараясь придать своему голосу дружелюбно-ироничную интонацию, как будто разговаривал с ребенком.
– Виктор, мне непонятны твои инсинуации, в этом городе греха ночная жизнь следует своим законам, и они мне, увы, неподвластны. Боюсь, ты сильно ошибаешься, и если ты сейчас же не извинишься, наш разговор можно считать законченным! – сказав это, она показала всем видом, что уходит немедленно. Попавшись на эту удочку, он сделал шаг, преграждая ей путь, не желая ее ухода. Первый раунд был за ней.
– За что же мне извиняться, если мне доподлинно известно от моей собственной жены, как вы ее уговаривали остаться и поехать в замок на французскую сторону к этим старым извращенцам барону и баронессе де****?
– Ах, да ты ревнивец, мой юный друг? – сказала она насмешливо, и все ее самообладание вернулось к ней при виде того, как ее оппонент теряет свой апломб и самоуверенность. «Эта маленькая дрянь меня так пошло сдала! И это после того, как весь вечер она таскалась за мной и ныла, как ей скучно, потому, что муж улетел один в Москву, и как она хочет остаться до конца! И я, простушка, поверила этой чепухе. Или они работают в паре и это было запланировано?» – мысли вихрем пронеслись у нее в голове.
– Не будем ссориться! – примирительно сказал он, справедливо засчитав второй раунд в свою пользу. Вольно или невольно, но Анна Павловна призналась в попытке свозить Юленьку к свингерам.
– Полотна могут стоить миллионы долларов, и в их существовании у меня нет ни малейшего сомнения, повторяю, я сам видел Арлекина и несколько работ Веласкеса и Рембрандта. К несчастью, условия сделки весьма необычны, и мои покровители не станут в ней участвовать. Ставки в политической игре на нашей с вами Родине все время повышаются, и, как вы знаете, ни один из них еще не сбросил карты.
– Ты не боишься своими аферами подмешать им на последней раздаче не ту масть, которую они ждут?
– Боюсь, поэтому и пришел к вам. Мне необходим cut out, и вы поможете мне его найти. И мне нужно будет финансирование.
– У меня нет денег, – эту фразу она произносила так часто, что даже не старалась, чтобы в нее верили.
– Мы пойдем в равных долях, и я гарантирую вам не менее тысячи процентов прибыли.
– О какой сумме идет речь?
– Первоначально около трех – пяти миллионов, я думаю. Ваш взнос ровно половина.
– В чем сложность сделки и откуда такие проценты?
– Картины отдают только взамен на порошок, в этом-то и есть вся проблема. Расчет идет по цене рынка, и я считал…
– Какой порошок? Не вздумай меня втягивать в это дело, – вскрикнула она, повысив голос, и проходящая в этот момент рядом с ними супружеская пара венгров, вздрогнув от неожиданности, посмотрела в их сторону.
– Прекрати орать! – он прошипел ей почти на ухо. К Виктору вернулась вся его обычная наглость, так помогавшая ему делать дела в кругу людей, привыкших к церемониям и доброжелательным улыбкам консьержей и челяди всех мастей. Он незаметно твердо держал ее за локоть и, стараясь сохранить улыбку на лице, продолжал зло нашептывать ей на ухо: – Слушай меня внимательно: я раздавлю тебя как букашку, и каждый
