под патронажем его сиятельства князя Одоевского А. Н.»
Слово то какое придумали – маркеры. Никто толком не знал, что оно означает. Какие-то цепочки в ДНК, позволяющие развивать способности: бегать быстрее гончих, видеть дальше сокола и запоминать целые абзацы текста, разок взглянув на страницу. Имеющийся талант мало было обнаружить, его еще нужно было развить с помощью курса химиотерапии и под наблюдением специалистов. Набожные прихожане вроде деда Пахома считали сие открытие злом - печатью диавола на теле рода людского, а атеисты вроде Гриньки, наоборот, верили в силу прогресса.
- Если бы не наука, где бы мы сейчас жили? В каменных пещерах подобно диким зверям, не имеющим ни свету, ни холодильника? – закипал мой товарищ, стоило начать с ним спорить. Пару раз доходило даже до драки. Гринька хоть и был старшим по возрасту, толком махаться не умел. Поэтому всякий раз получив тумаков, убегал обиженным домой. Не выходил на улицу и даже не откликался на постукивающие по стеклу камушки. Обиды хватало ровно на два дня, а потом ничего – мирились.
В глубине души Гринька понимал, что можно прожить и без холодильника, и без крыши над головой. Я был тому ярким примером. Да, в сезон дождей приходилось туго, особенно перед рассветом, когда колючий мороз пробирал до костей. Не спасала ни куртка, ни теплая труба под боком. Приходилось вставать пораньше и караулить первые открывшиеся магазинчики, в коих можно было пересидеть, а при наличии мелочи в кармане согреться горячим чаем.
У бездомных не возникало моральных дилемм о печати диавола. Они не спорили, что есть маркер: проявление зла или подарок эволюции. Достаточно было знать, что с каждым везунчиком подписывался многолетний контракт с положенными на содержание выплатами. Большими или маленькими - другой вопрос. Тут все зависело от покровителя, к которому попадешь. Обыкновенно в их качестве выступали потомственные аристократы: люди княжеского рода, чуть реже баронского. Были и представители крупных корпорации, вроде алюминиевого гиганта «Алко» или производителя телевизионных панелей «Сотос». И никогда людей высокого достатка. Только наивысочайшего – миллионеров или тех, кто был в состоянии выбить крупные суммы под залог.
Почему так? Все дело в затратах… Начинался процесс с мучительного поиска кандидатов. Я не знал точной статистики, но слышал, что вещь это крайне редкая. Проще монетку сыскать на улице, чем наткнуться на человека с маркером.
Забор материала производился с помощью самой обыкновенной иглы, воткнутой в вену. А вот для дальнейшего исследования требовалось дорогостоящее оборудование – центрифуги, хранящие в специальных камерах реагенты, и как венец всего – электронные вычислительные машины. Лишь очень богатые люди могли позволить себе подобные траты. Те, кто рассчитывал получить финансовый результат не прямо сейчас или через год, а в отдаленном будущем. Или не получить вовсе. Уж слишком много рисков возникало походу. Тут тебе и сложный процесс химиотерапии, и время, требующееся для раскрытия таланта. Один год, проведенный в стенах Академии, обходился в сотни тысяч рублей. Денег, потраченных в слепую - на кота в мешке. Сами по себе маркеры не гарантировали ничего. Они лишь свидетельствовали о наличии неких скрытых талантов, которые только предстояло найти.
Для этого носителей помещали в специализированные учебные заведения, носящие бесконечно длинные названия, вроде Поволжской Гуманитарной Академии имени Его Императорского Величества и чего-то там кого-то там еще. В народе же говорили просто - Академка, и всем сразу становилось понятно. Место, где росли и обучались будущие таланты. Одни выбивались в люди и становились великими врачами, спортсменами или военными, другие исчезали, канув в небытие.
В трущобах всякое болтали про Академку. Рассказывали, что местные доктора ставили чудовищные эксперименты над учащимися, что каждый второй умирал или становился безумцем. Что подписанные с покровителем контракты это ничто иное как кабала, вырваться из которой не получится до конца жизни. Пускай так, я был согласен. О свободе хорошо складывать песни или хвастаться перед приятелями. Ей приятно гордиться, но жить, когда окромя ее треклятой и нет ничего – невыносимо. Поэтому каждый пытался продать свою шкуру подороже: одни шли служить к атаману Малажскому, другие работали на мадам Камиллу, третьи вроде отца Гриньки горбатились в мастерских, чтобы хоть как-то обеспечить многочисленное семейство. Все продавались, и я был бы рад это сделать, вот только кому? Особых вариантов трущобы не предлагали. В подмастерья не возьмут, у рабочих своих отпрысков хватает. В стригуны идти не хотелось, вся эта бандитская романтика была поперек горла. И что оставалось? Ловить призрачный шанс, любую возможность вырваться за пределы гноящегося аппендикса трущоб.
Едва услыхав про тестирование, я загорелся этой идеей. Настолько, что уже мнилась мне теплая постель в стенах Академии и подносы полные еды. А вдруг повезет, а вдруг выпадет счастливый билетик и в моей крови обнаружится тот самый маркер. Оставалось лишь уговорить Гриньку…
- Нет! – отрезал тот категорически, стоило лишь открыть рот.
- Но…
- Нет.
- Ты даже не выслушал.
- Нет, нет и еще раз нет. Трехкратное нет – пятикратное!
И если бы не фант, хрен бы мне удалось подбить Гриньку. Он однажды проходил тестирование, в годков семь или восемь, и единственное что запомнил – это причинившую боль иглу.
- Гриня, я не прошу сдавать тесты! Колоть будут меня, а ты постоишь рядом, - убеждал я приятеля.
- Вот и иди, я здесь причем?
- Посмотри на меня.
- Ну?
- Что ты видишь, только честно?
Никто не любил грязных оборванцев: их сторонились, от них отворачивались, морща носы и брезгливо поджимая губы. Особенно этим славились городские барышни, неведомо каким ветром занесенные в трущобы. Они реагировали на меня как на облезлую крысу, выбравшуюся из подворотни. Понятно, что одежда моя имела неприятный запах и физиономия чумазая, сколько не драй. Это было понятно, но
