и мой ответ она медленно и прилежно занесла в графу «Адрес».
— Какая твоя любимая книга?
— Зачем тебе это? — спросил я.
— Чтоб не забыть. Я, когда останусь одна, буду перечитывать и вспоминать тебя.
Она открыто и доверчиво улыбалась.
ИЗ ОБЛАСТИ ФАНТАСТИКИ
Я бы зашел в кабинет к Пал Палычу. Я бы сел напротив него и сказал: «Я же все понимаю…» Но мы не хотим, чтобы кто-то догадывался о том, что мы сами от себя скрываем.
Я бы зашел к Голубкиной. Я бы вполне искренне ей улыбнулся. Ее никто не любит — ни на работе, ни дома. Про нее говорят: «С ней хочется спорить, даже когда она права». Ей бы я улыбнулся.
Я поехал бы к деду. Он обижается, что я его редко навещаю. Я бы заговорил. Он бы не услышал. Я бы повторил громче. Он бы оттопырил ладонью ухо. Я повторил бы в третий раз. Он бы услышал, но не все. Ну, господи, какая разница — я бы и в пятый, и в десятый раз повторил.
Но прав Пал Палыч: добрым быть трудно, хотя бы потому, что на это не хватает времени.
Соседка попросила починить дверной звонок. Думал — три минуты, а оказалось — долгая история. В результате опоздал к Ольге. Она обиделась.
Вот как все перепутано. Утром я просыпаюсь и думаю: как там дед? Мне бы к нему поехать, но я должен отправляться на работу, иначе будет неприятно Голубкиной.
В автобусе дядька с мычанием расталкивает пассажиров, прокладывая себе путь к двери. А ведь стоит только сказать: «Позвольте», «Будьте добры», «Разрешите», — и сами расступятся.
Прав Пал Палыч: современников не выбирают. И не хватает терпения. И времени нет. Старики и бесцеремонные люди съедают много чужого времени. Желания нет специально для них повторять и разжевывать. В этот момент нет желания. Оно возникнет позже, под вечер, и вместе с чувством вины и жалости будет мешать уснуть. И чтобы мало-помалу успокоиться, принимаешься за работу. За ту самую работу, к которой не мог прикоснуться в течение всего дня.
Как же сделать так, чтобы все встало на свои места?
НОЧНЫЕ РОЗЫ
Внизу, прямо под окном, глухо хлопнула дверь машины. Женский голос крикнул:
— Витя!
Сон, в который я уже начинал погружаться, мигом отлетел.
— Витя! — позвали снова.
Я поднялся, пол неприятно холодил босые ступни.
На тротуаре, запрокинув голову, стояла женщина. В мерцании фонаря белый ее плащ будто фосфоресцировал. Длинные волосы отливали подсолнечником.
Я притворил окно. Лег. Сердце частило. По паркету бежала лунная дорожка. Я начал припоминать, что мне снилось. Но позвонили в дверь.
В руках у нее был большой влажный букет роз. Недоуменное, встревоженное лицо.
— Простите, мне нужен Виктор Игоревич.
Я помедлил с ответом.
— Виктор Игоревич умер два года назад.
Тонкие пальцы с ярким маникюром непроизвольно и очень по-женски прижались к уголку рта.
Только теперь я разглядел ее как следует. Странное ощущение нереальности происходящего овладело мной. Это была Ольга, она, но не она, а старше. То же лицо, тот же продолговатый разрез глаз, и глаза такие же — серые, спокойные, внимательные. И соломенные волосы, ближе к корешкам темные.
— Я его сын, — сказал я. — Может быть, зайдете?..
Она переступила порог. Я глаза отвел, чтоб ей свободней себя чувствовать.
— Сердце? — спросила она.
— Да, — сказал я. — Все мгновенно произошло.
Я наспех прибрался в комнате. Сели друг против друга.
Она заплакала. Ненадолго. А потом сразу просветлела, вытерла слезы.
— Он о вас много рассказывал, но я совсем другим представляла.
Тоненький платочек прикладывала к глазам.
— Боюсь врачей. Когда болею, стараюсь без их помощи выкарабкиваться.
И опять заплакала.
— Ужасно. Как все ужасно.
Мне стало горько и отрадно за отца. Я глубоко воздух вдохнул.
— А дедушка жив?
— Да, — сказал я.
— Значит, он теперь совсем один, как островочек…
— Ну почему? — сказал я. — Я у него бываю. И мама.
— Да, да, — она поспешно согласилась, — конечно.
— Дедушке уже за восемьдесят, — сказал я.
Взгляд ее рассеянно блуждал по стенам.
— Я в отъезде была. Далеко. Я Виктору писала. Он отвечал, а потом перестал. Вы часто на кладбище бываете?
— Да, — сказал я, отведя глаза.
— Отвезите ему эти цветы, ладно?
Я взял из ее рук колючий свежий букет. Капельки воды, как роса, блестели на грубоватых листьях и нежных лепестках.
— Он вас очень любил, — сказала она. — И дедушку.
«Завтра же, — твердил я про себя. — Завтра же».
ПОГОДА ИЗ ЛЕНИНГРАДА
Даня, как соскучившийся пес, вокруг меня скакал, заливался радостным смехом. Гадость готовил.
— Мы о тебе все время помнили. А ты нас не забывал? Ну иди, иди, покажись начальству.
В коридоре навстречу попался Петя, шофер нашего директора.
— Слышал, слышал, — еще издали расплылся он. — По радио передавали.
Я хоть и знал, что он скажет, но подыграл.
— Что передавали?
— Что женишься.
У него всегда одна песня. И я всегда одинаково подпеваю:
— Ложь-клевета. Тебя первого на свадьбу приглашу.
Он как херувимчик курчавый. Всегда от него одеколоном пахнет. Он меня притянул поближе, заставил наклониться.
— Всех нас ждут большие перемены. Верь слову. Моему на той неделе такую нахлобучку в министерстве дали… Как полотно бледный вышел. И говорит: «Хватит. Подаю заявление. Зачем мне это надо?»
Эта информация тоже относится к разряду постоянной. Но я слушал, пока он не отпустил меня с миром.
Перед кабинетом Голубкиной, как штангист перед взятием веса, собрался с силами. Набычил шею, шагнул…
Она заулыбалась, увидев меня.
— Как отдохнули, Валерий? Вы уж, будьте добры, предупреждайте, если так внезапно исчезаете. А то маму вашу пришлось беспокоить.
— Я виноват, — сказал я.
— Павел Павлович взял вас под крыло, объяснил, неприятности у вас. Мы решили этот вопрос урегулировать внутри отдела, не доводя, как говорится, до сведения высокого начальства. В качестве исключения, разумеется. Но вот с точки зрения человеческих взаимоотношений: Даниил Федорович, который основную работу ведет, в отпуске еще не был.
По сравнению с нашим прокуренным и замусоренным кабинетом ее комнатка — просто светелка. На гвоздике пластмассовая корзиночка с пластмассовыми цветочками. По обе стороны от корзиночки открытки с видами Болгарии. Прошлым летом она побывала на Золотом береге, и на нее эта поездка произвела неизгладимое впечатление. Представить только: когда нас из этого здания в новое, современной проектировки, переведут, все в одном большом зале окажемся.
— Мы ведь и без того в тяжелых условиях. Лаврентьева до сих пор нет. Я составила список первоочередных заданий. Если отдел до нового года их не выполнит…
