магазина с игрушками было верным?
Я вижу кубик Рубика. Точнее, пирамидку Мефферта. Штукенция, как я помню по прошлой жизни, изобретенная до кубика, но позже запатентованная. И она, разумеется, проще, чем куб.
Ладошки мои так и тянутся к этой прелести. Мой разум и мои пальцы относительно подвижны, а значит — вперед!
Уголочки. Уголочечки! Это легкий этап. Дальше надо собрать логотип с нашего семейного авто из жизни прошлой. Тут сложнее. Ну и повращать грани, чтобы остальные треугольнички подобрать.
Это небыстро. Пальцы короткие, неловкие, им даже такое небольшое усилие — в напряг. Но я пыжусь, морщусь, фырчу и даже чуточку рычу.
И втягиваюсь в процесс. Серьезно: не так много клевых и интересных занятий мне перепадало до сего часа в новом воплощении. На эмоциональном подъеме и механизм вертится легче.
— Пиф-паф, — приговариваю под приятные щелчки. — Пиф-паф.
Их издает не какое-то там оружие, а механизм без магнитов.
В какой момент детвора побросала мячи и прочие игрушенции, я не в курсе. Но когда с победным щелчком встала на место последняя грань (я собирала от желтого), эти трое паслись рядом.
Ченчен на карачках, Джиан с вытянутой шеей — чисто жирафик. Вэйлань на носочках. С открытым ртом — была бы с собой клубничка, точно бы вложила внутрь.
— Дети? Мэйли? — мама ягодки не нашла момента лучше, чем зайти в комнату.
Пальцы быстрее мысли. Лихорадочно и беспорядочно кручу пирамидку, безжалостно смешиваю все цвета. Хорошо, что две капусты и нависающая с открытым ртом ягодка вроде бы заслоняют меня от вошедшей. А то завести руки за спину в этих неудобных вещах — задача непосильная.
— Во, — сообщаю, а сама типа нечаянно роняю игрушку.
И ножкой отпихиваю в сторону.
«Во» — это не хвастовство сейчас, это «я» на шипяще-чирикательном китайском языке.
— Пойдем, — она делает приглашающие жесты рукой.
Для тупых, типа: «Сюда, сюда».
Ковыляю вперевалку к ней. В голове что-то гулко постукивает. Наверное, это здравый смысл.
Или мое кривенькое чувство юмора, которое твердит, что Штирлиц никогда еще не был так близок к провалу.
Прощаемся долго, ма то и дело гнет спину, много благодарит. «Се се», — так и льются из нее.
Говорит, что мы уйдем первыми — это что-то из сложного восточного этикета, мне пока не понять, поэтому просто запоминаю.
Мотаю на ус нарисованного тушью тигра.
Ма торопится, потому что хочет успеть приготовить ужин бате до его прихода с работы. Плосколицые еще высиживают, видимо, им некуда спешить. Наверное, мужья зарабатывают достаточно, чтобы каждый день заказывать еду с доставкой.
Моя китайская женщина мчит домой, как на пожар. Хотя ничего там не горит. Скорее, наоборот, мокнет. У нее на кухне в маринаде куриные лапки. И красная фасоль замочена в холодной воде.
Лапки — это такое бе! Это реально стопа с пальцами и чуть повыше кусок косточки в коже. И коготки. Мне — ужасно, до омерзения просто. А им — вкусненько. Хрящики…
Такая забота о бате даже… трогает? Да, пожалуй, это подходящее слово. Но я сегодня постараюсь доесть свой ужин и попроситься баиньки пораньше. До того, как ба станет с мерзким причмокиванием есть эти лапки. Бр-р!
В чем я так жестоко провинилась, что мне приходится теперь смотреть на подобное? Спасибо, что не каждый день.
Мироздание, реально, за что?
Нежелание смотреть на изничтожение куриных лап долго борется во мне с желанием узнать, в чем состояла цель нашего с ма светского раута.
К счастью, дилемму решает мать: на вопрос с порога от бати, как прошел день (следом за ним: а что мы сегодня будем кушать, без смысловых пауз), моя китайская женщина отвечает, что расскажет все завтра. За завтраком. Потому что завтра у дорогого мужа выходной, а сегодня он устал и голоден. Пусть ни о чем серьезном не думает, а хорошо поест и отдохнет.
Ма, я верно понимаю: ты так готовишься развести его на деньги?
Если что, знай: я тебя не осуждаю.
— Дорогой, кушай больше, — ма с улыбкой закармливает батю, а тот и рад.
Наблюдаю за их игрищами из-за тарелки своей безвкусной рисовой каши.
Бать, я бы на твоем месте уже начала волноваться. С чего бы такой приступ заботы? Чему меня научила прошлая жизнь, так это: особенно вежливы с тобой те, кто намерен тебя облапошить. Те, кому от тебя что-то очень нужно.
А этот беспечно жует стебель бамбука и причавкивает. Прости, бать, без обид, но здесь и сейчас ты — вылитый баран.
— Так что там был за повод для встречи вчера, дорогая?
— Дорогой, в нашем районе открыли частный детский сад. Высокого уровня. Это большая удача для нас и А-Ли.
Хрустит на зубах обжаренный стебель молодого бамбука. Кажется, родитель начинает что-то подозревать.
Похоже, последний рабочий день не обошелся без выпивки. Или так уработался папаня, что под глазами темным-темно. В лучах утреннего солнца круглолицый и задумчивый, немножко даже грустненький батя с бамбуком во рту похож уже не на барана. Па — панда.
— Частный?
Оказывается, что мать моя женщина тоже умеет в скороговорки. Она вываливает на родителя столько сведений о преимуществах нового садика, что лицо вытягивается не только у меня, но и у бати. Хотя он-то не должен испытывать трудностей с переводом. Вроде как.
Там де и пятиразовое сбалансированное питание, и дипломированные преподаватели, и углубленное изучение английского. Не десять слов в неделю, как в муниципальном детском саду, а не менее двадцати, плюс несколько коротких фраз.
Они гарантируют, что к школе их выпускники будут способны говорить на этом сложном и важном языке!
Еще у них есть занятия танцами, музыкой, уроки естествознания, свой стадион и даже бассейн. И охраняется садик, и все в нем новое, и директор проходил обучение за границей…
Много, очень много
