Прошло несколько томительных секунд. С берега видели, как рыжая голова на миг показалась на поверхности реки, и опять вода сомкнулась над ней.
Через минуту посиневший и вздрагивающий вылез тракторист на берег. Стуча зубами, он хрипел:
— За-за-ацепил… за что-то…
— Скидай подштанники, тельник, — командовал Степан Волков, накидывая на Агафьина принесенный тулуп. — Бегай, танцуй, чтобы кровь разошлась!
Филька неуклюже затанцевал, путаясь в длинных полах и размахивая руками, словно ветряк крыльями. Девчата не выдержали, засмеялись.
— Крой, Филипп Яковлевич, на печь! — кричал бригадир.
Но Филька не слушал его. Он был уже у трактора, заведенного Пашкой.
— Двигай, Паша, двигай. Да сними ты свой танкошлем, он тебе на глаза лезет… Тихо, тихо… Дай тросу натянуться. Ого! Пошел…
Из воды показался плуг, облепленный илом и коричневыми водорослями.
— Жми, Паша! — в последний раз крикнул Агафьин и, обогнав трактор, припустил к Дорофейке.
… Когда Пашка пришел домой, Филька безмолвно лежал на кровати, накрывшись с головой цветным одеялом.
— Филя, — тихо позвал он.
— Ну?
— Вот мама велела взять в сельпо, — достал Пашка из кармана пол-литра. — Да и дед Евсей говорит, что растирание надо сделать…
— А ну, дай сюда, — из-под одеяла сначала показалась рука Фильки, а потом и голова. — Хотя нет, налей во что-нибудь.
— Может, еще? — спросил Пашка, когда Агафьин до дна осушил граненый стакан.
— Хватит, — твердо произнес Филька. — Отеплил внутри и хватит. Допьем по окончании посевной, — добавил он и с головой накрылся одеялом.
НАКАЗАНИЕ
Степан Дрынов проснулся поздно. Чувствовал себя он скверно. Ломило поясницу, руки поднимались с трудом. Голова гудела так, словно в ней медные шары катают.
Степан тяжело сел на скамью, стоявшую у стенки, и тут вспомнил, как провожал в город брата, приезжавшего в колхоз закупать капусту для столовой… Выпили пол-литра дома, на станции, ожидая поезда, взяли еще одну «под белой головкой», перед отходом поезда пивком поверх прыснули, а потом… Что было потом, он помнил плохо.
…Правление собралось в девять вечера. В простой деревенской избе (колхоз строил новое здание для конторы) было полно народу. За столом, накрытым красным полотнищем, разместились правленцы. Председатель артели Федор Козлов, тридцатитысячник, высокий стройный мужчина лет тридцати пяти, окинул взглядом присутствующих и объявил:
— Начнем, товарищи!..
«Сейчас возьмутся», — мелькнула мысль в голове Степана, сидевшего на одной из задних скамеек рядом с веселой разведенкой Полинкой Маханьковой. «Не тянули б, отколошматили первым вопросом да и отпустили», — думал он. По опыту прошлых обсуждений Дрынов прикинул в уме меру наказания, положенную ему: пять трудодней штрафа.
Но, вопреки ожиданиям, первым вопросом обсуждали не его. Говорили правленцы, колхозники вступали в разговор, бросали реплики. Потом слово взял председатель. Он сообщил собравшимся, сколько еще надо убрать зерновых, собрать овощей, внес предложение молотить на току в две смены, на жатве пустить в ход даже серпы…
— И тогда, — говорил он, — мы справимся с нашим кровным делом — уборкой хлебов. Справимся, если у нас не будет прогулов, срывов, беспечности в работе, надежды на авось…
«Начинается», — вздрогнул Степан и втянул голову в плечи. Полинка Маханькова сбоку взглянула на него, вздохнула и, не сказав ни слова, сплюнула шелуху подсолнуха под ноги Степану. «Ну, эта не защитит, знаю эту зазубрину», — недоброжелательно подумал Дрынов. Он надеялся, что председатель новый только два месяца работает и, ничего не зная о его старых прегрешениях, отнесется к прогулу, что называется, по-божески.
Но Степан ошибся. О нем председатель даже не помянул. Правление стало решать вопрос. Было внесено предложение выплачивать авансом на трудодень не по три рубля, а по пять. Колхоз пригородный, выручил много денег от продажи овощей. Возражений против этого предложения не было. Колхозники многозначительно переглянулись. Поднял голову и Степан. Тут его заметил бригадир Гриша Половинкин, самый молодой член правления, оставшийся после школы-десятилетки в артели. Гриша шепнул что-то председателю, а тот в ответ кивнул ему головой.
— Дрынов, пройдите ближе, — сказал Козлов.
Степан встал, шагнул вперед.
— Еще ближе, не стесняйтесь.
Он стал рядом со столом, уронив голову и опустив руки, как бы показывая всем своим видом, что повинную голову и меч не сечет.
Гриша Половинкин доложил, что колхозник Степан Дрынов сегодня не выехал на жатке-самосброске в поле, кони и машина простояли полдня без дела, пока не нашли замену.
— Причина? — спросил председатель, записывая что-то в блокнот.
— Он объяснит, — показал Половинкин карандашом на Степана.
Дрынов молчал.
— Ну? — строго произнес председатель.
— Виноват, наказывайте, — выдохнул Степан.
— С вечера был пьян, разбудить не могли утром. Вот вся и причина, — объяснил Гриша.
— Верно?
Степан не ответил. Да и зачем было говорить, когда и так всем было известно.
— Что с ним разговаривать, — выкрикнул один из колхозников. — Учить таких надо! Заведется одна овца…
— Верно! Наказать строже — и вся недолга.
— Сколько же ты выпил, что так?.. — Гриша Половинкин не договорил, спохватившись, что этот вопрос к нему не относится.
— Ведро! — послышался насмешливый голос от дверей.
— По стропильнику с братом… перед отъездом его, — тихо ответил Степан и отвернулся.
— А что это за мера — стропильник? — поинтересовался Федор Козлов.
Дрынов посмотрел на председателя: в шутку он спрашивает или нет. Но, не заметив улыбки в его коротко подстриженных рыжеватых усах, сообщил:
— Мера? А когда как.
В комнате раздался взрыв хохота, пламя лампы-десятилинейки заколебалось.
— Тише, товарищи, тише, — Козлов постучал карандашом по пепельнице. — Это к делу не относится.
— Решайте, как поступить с прогульщиком.
— Оштрафовать, — внес предложение Гриша Половинкин.
— На пять трудодней, — добавил бухгалтер.
— Мало! — крикнула Полина Маханькова.
— Связать на одну веревку с Костей Хромым да вывести за пределы колхоза. Два сапога — пара.
— Мало! — опять созорничала Полинка.
— Тише, товарищи.
— Федор Михайлович, это у Дрынова уже не первый прогул, — пояснил Гриша председателю. — Раз уже предупреждали…
