трубы, но едва ему приходилось столкнуться с реальной лопнувшей трубой, он превращался в настоящего беспомощного ребенка. Не было более жалкого зрелища, чем отец сжимавший в руке разводной ключ.
Завадский нашел номер в старой записной книжке, еще молодым почерком было написано «О». Нахмурился и не раздумывая набрал номер.
– Да. – Раздался на другом конце голос, такой же моложавый, будто за те четырнадцать лет, что Завадский его не слышал он ни на день не постарел.
– Привет. Это Филипп.
– А, Филипп!
Ему удалось даже изобразить некое подобие радости. Отец всегда с большим уважением относился к правилам приличия. Главным надзирателем была его жена и мать Филиппа, но Альцгеймер расправился с ней всего за пару лет. Отца же миновали все невзгоды. Как будто ничего и не было.
– Ты что там натворил опять?
– Значит слухи дошли до тебя?
– Какие же это слухи!
Надолго его не хватило. Заячья натура проявилась довольно быстро. Впрочем, разве он надеялся на что-то другое? По правде говоря, да. Возможно, виной тому – отчаяние.
– Ты почему фамилию не сменил?
– Что? – удивился Филипп.
– Ты же хотел фамилию сменить. Взять фамилию матери.
– Папа, это было двадцать пять лет назад, – от волнения Завадский произнес это проклятое «папа», хотя давно дал себе слово никогда его не произносить.
– Ну, а что не взял?
– Слушай, ты знаешь, моей дочери срочно нужны деньги на операцию, возможно Никита говорил тебе. Мы собирались взять кредит, но теперь, как ты понимаешь…
– Понимаю! Ты всегда был таким, всегда во что-то вляпывался. Сколько нужно?
– Семьсот пятьдесят тысяч.
– Я не понимаю, как тебя угораздило. Ты, что реально в этом замешан?
– Послушай… Дело ведь не во мне…
– Как не в тебе… Да что такое?
Завадский услышал голос сестры на том конце и успел подумать: «только не это», прежде чем Анна выхватила трубку из рук отца. Как некстати – ведь на какую-то долю секунды ему показалось, что отец согласится.
– Фи-и-и-лька! – зазвучал в трубке голос младшей сестры. – Опять ты, эх ты Филька. Ну как так-то? Ты что не знал?
Его сестра искусно владела всеми способами словесно выводить из себя, но один из ее любимых приемов – говорить пугающими загадками.
Завадский сердился, что приходится как в юности опять играть в эти поддавки, но увы, сейчас он был нуждающимся.
– Знал что?
– Как что? – зазвенел ее голосок, словно она была девочкой, а не тридцатипятилетней женщиной. – Антикоррупционная проверка у нас в регионе. Да, секретно, конечно, но Мишка знает.
Мишка – это муж, и он работает в полиции, не без труда вспомнил Завадский. Только вроде каким-то сержантом был. Может, карьеру сделал.
– Ты бы хоть спросил.
– Ты сейчас серьезно? Ты что думаешь, я во всем этом участвую?
– Не участвуешь?
– Да меня подставили! Обещали помочь с Викторией.
– Мы работаем на восьми работах…
– Аня, послушай, в отличие от него ты моя сестра как минимум наполовину.
В трубке воцарилось молчание, но недолгое. Завадский понял, что она все знает.
– Не знаю, у нас нет лишних денег. У нас младший заканчивает школу, а старшему нужно, чтобы откосить… ну понимаешь, нет лишних.
Сестра принялась читать ему нотации, Завадский в конце концов не выдержал и понял, что совсем не обязан и дальше все это выслушивать. Зайцы опять сумели его загипнотизировать.
– Ты знаешь, что он хотел меня убить? – спросил Завадский, прерывая ее словесный поток.
Ее молчание он принял за обескураженность. Ту, что мечтал увидеть в отце. Вдвойне обидно было ему что Никита и Анна всегда вставали на его сторону. Ведь в отличие от него, их связывала мать. Хоть иногда должна была проявляться эта братско-сестринская солидарность. Но нет, он словно опять окунулся в эту холодную липкую ложь.
Но это была не просто ложь, и не просто предательство. Это был настоящий удар.
– Но ты ведь выжил, – сказала она и Завадский понял, что она знала.
Он судорожно отключил телефон и лицо его перекосило. Все-таки, он оказался прав.
Глава 4
В день суда Завадский проснулся рано. Он чувствовал себя роботом. В голове звенела пустота. Он побрился, надел заранее приготовленный отглаженный костюм, рубашку без галстука – этот вид одежды всегда ему шел и терпеливо сидел на кровати, глядя в стену, рядом с негромко работающим телевизором. Таня не выйдет его проводить, хотя он знал, что она не спит. В дверях появилась Виктория на своем кресле. Она научилась бесшумно передвигаться на нем.
– Пап, я люблю тебя, – сказала она.
Завадский встал, чтобы обнять дочь, но мелькнувшее на телеэкране выхватило что-то из недр памяти.
Он посмотрел на экран и увидел крупный титр: «ХОЛОДОМ ДЕВЯНОСТЫХ ПОВЕЯЛО НА УРАЛЕ».
Завадский взял с кровати пульт, прибавил громкости. На экране показывали московский аэропорт Внуково, людей в полицейской форме.
Голос ведущей вещал с истеричным пафосом:
– Сегодня в Россию из Испании экстрадирован главарь самой кровавой на Урале банды девяностых Александр Богомолов…
Завадский почувствовал, что холодом веет не только на Урале, но и у него в груди.
– Лидер Северской ОПГ, отбывавший в Испании срок за незаконное хранение оружия и наркотиков, в России обвиняется в десятках убийств, в том числе сотрудников милиции и прокуратуры, а также разбоях, вымогательствах, и целого ряда других тяжких преступлений. В аэропорту Внуково приняты повышенные меры безопасности.
На экране показался высокий мужчина в наручниках, сопровождаемый шестью омоновцами в балаклавах. Уже в возрасте, но еще крепкий, сбитый и опасный. Камера медленно приближалась к нему. Он смотрел в пол, но неожиданно поднял лицо, и каким-то звериным движением ударил своей длинной ногой по этой камере. Это было так неожиданно и страшно, что помимо возгласов, в дернувшемся кадре и завертевшейся картинке Завадский успел увидеть испуганные лица вокруг и какие-то суетливые движения омоновцев. Следующий кадр показал произошедшее, снятое на другую камеру. Крупный мужчина создавал вокруг себя суету. Вторая камера предусмотрительно снимала его поодаль несмотря на то, что его теперь держали сразу восемь рук. Завадский, не мигая, словно загипнотизированный смотрел на экран, жадно вглядывался в эти линии, ракурсы, движения. Это было поразительно. В последний момент перед тем, как сменился кадр, главарь Северской ОПГ посмотрел прямо на него, и Завадский узнал
