Монтальбано приказал Галлуццо, сменившему Галло, отнести оружие и патроны в комиссариат:
– Проверь потом, был ли ствол зарегистрирован.
В кабинете стоял сильный запах жженой соломы, хотя комиссар распахнул окно, как только вошел.
Вдова уселась в кресло в гостиной. Вид у нее был совершенно безразличный, как будто она сидела в привокзальном зале ожидания.
Монтальбано тоже расположился в кресле. В этот момент позвонили в дверь, синьора Антоньетта инстинктивно приподнялась, чтобы открыть, но комиссар жестом остановил ее.
– Галлуццо, открой ты.
Дверь отворилась, последовал короткий разговор, и полицейский вернулся:
– Там какой-то синьор с седьмого этажа. Хочет вам что-то сказать. Говорит, что он охранник.
Косентино был в форме, он шел на работу.
– Извините, синьор, что я вас беспокою, но тут мне кое-что пришло в голову…
– Я вас слушаю.
– Видите ли, синьора Антоньетта, как только приехала из Фьякки, когда поняла, что ее муж умер, спросила у нас, убили ли его. Если бы мне сказали, что моя жена умерла, я бы все что угодно подумал, но не то, что ее убили. По крайней мере не это первым делом пришло бы мне в голову. Не знаю, понятно ли я выражаюсь.
– Вы прекрасно выразились. Спасибо, – сказал Монтальбано.
Он вернулся в гостиную. Теперь синьора Лапекора выглядела растерянной.
– У вас есть дети, синьора?
– Да.
– Сколько?
– Один сын.
– Живет здесь?
– Нет.
– Чем он занимается?
– Врач.
– Сколько ему лет?
– Тридцать два.
– Надо будет ему сообщить.
– Я сообщу.
Гонг. Конец первого раунда. В начале второго инициативу перехватила вдова.
– Его застрелили?
– Нет.
– Задушили?
– Нет.
– А как же его умудрились убить в лифте?
– Ножом.
– Кухонным?
– Возможно.
Синьора встала и вышла в кухню. Комиссар слышал, как открылся и закрылся ящик. Она вернулась в гостиную и снова села.
– Там все на месте.
Комиссар перешел в контратаку.
– Почему вы подумали, что нож может быть вашим?
– Просто так.
– Что делал ваш муж вчера?
– То же, что каждую среду. Ходил в контору. Он туда наведывался по понедельникам, средам и пятницам.
– У него было устоявшееся расписание?
– С десяти до часу дня сидел там, потом приходил домой обедать, отдыхал, возвращался туда к половине четвертого и оставался до половины седьмого.
– Чем он занимался дома?
– Садился и смотрел телевизор.
– А в те дни, когда не ходил в контору?
– Тоже сидел перед телевизором.
– Значит, сегодня, в четверг, ваш муж должен был остаться дома?
– Именно так, синьор.
– Но он был одет, как если бы собирался выйти.
– Да, синьор.
– Куда, вы думаете, он хотел пойти?
– Знать не знаю.
– Когда вы уходили, ваш муж проснулся или еще спал?
– Спал.
– Вам не кажется странным, что, как только вы вышли из дому, он сразу проснулся, в спешке собрался и…
– Ему могли позвонить.
Очко в пользу вдовы.
– У вашего мужа было много деловых знакомств?
– Деловых? Он уже много лет как свернул торговлю.
– Зачем же он тогда регулярно ходил в контору?
– Когда я спрашивала, он говорил, что ходит туда пыль протирать. Вот что он мне говорил.
– Значит, синьора, вы утверждаете, что вчера, когда ваш муж вернулся из конторы, не происходило ничего необычного?
– Ничего. По крайней мере до девяти вечера.
– Что случилось после девяти вечера?
– Я выпила два таблетки снотворного. И спала так крепко, что не открыла бы глаза, даже если бы дом стал рушиться.
– Значит, если синьору Лапекоре звонили или к нему кто-то приходил, – вы ничего бы об этом не знали?
– Точно так.
– У вашего мужа были враги?
– Нет.
– Вы уверены?
– Да.
– Друзья?
– Один. Кавальер Пандольфо. Они созванивались по средам и ходили поболтать в Албанское кафе.
– Синьора, подозреваете ли вы кого-нибудь…
Комиссар не успел договорить.
– Подозревать не подозреваю. Я уверена.
Монтальбано подскочил на кресле, Галлуццо пробормотал:
– Черт подери!
– И кто же это мог быть?
– Кто мог быть, комиссар? Его любовница. Ее зовут Карима, через «К». Она туниска. Они встречались в конторе по понедельникам, средам и пятницам. А этот мерзавец говорил, что ходит туда прибираться.
Глава четвертая
Первое воскресенье прошлого года пришлось на пятое января. Вдова сказала, что это роковое число выжжено у нее в памяти каленым железом.
Ну вот, когда она выходила из церкви после полуденной мессы, к ней подошла синьора Коллура, та, что торгует мебелью.
– Синьора, – говорит, – передайте своему мужу, что вчера привезли то, чего он ждал.
– А что это?
– Диван-кровать.
Синьора Лапекора поблагодарила и пошла домой, а в голове у нее, как сверло, вертелась мысль: и на что ему диван-кровать? Хотя ее мучило любопытство, она ничего не спросила у Аурелио. Короче говоря, дома этот диван так и не появился. В воскресенье через две недели она подошла к продавщице мебели.
– Знаете что? Диван-кровать по цвету не подходит к стенам.
Выстрел был сделан вслепую, но попал в цель.
– Синьора, мне же сказали, что он должен быть темно-зеленый, под цвет обоев.
В одной из комнат в конторе были темно-зеленые обои. Вот куда этот негодяй поставил диван-кровать!
Тринадцатого июня прошлого года – это число также запечатлелось у нее в памяти – она получила первое анонимное письмо. С июня по сентябрь их пришло три.
– Вы можете мне их показать? – спросил Монтальбано.
– Я их сожгла. Я не храню всякие мерзости.
В трех анонимных письмах, составленных в лучших традициях из букв, вырезанных из газет, было написано одно и то же: дескать, муж ваш Аурелио три раза в неделю, по понедельникам, средам и пятницам, встречается с женщиной, туниской по имени Карима, известной как проститутка. Эта женщина приходит к нему по утрам или после обеда. Иногда она покупает в соседнем магазине принадлежности для уборки, но все знают, что ходит она к синьору Аурелио заниматься развратом.
