обе стороны. Сославшись на предписание врача, хозяйка удалилась в свою спальню, и мы остались предоставлены сами себе.
– Что скажете, Филипп?
Вылизанная до неприличия полукруглая прихожая упиралась в беломраморную лестницу, устланную чуть потертой, но тщательно вычищенной ковровой дорожкой. Открытая галерея взирала вниз глазами с потемневших старинных портретов, а из открытых дверей первого этажа тянуло сыростью, свежими цветами и золой. По вечерам, вероятно, в каминах разжигали огонь, несмотря на летнее тепло. Все было так аккуратно, чисто и на своих местах, заботливо протерто от пыли и расставлено в строгом порядке, что походило на музейную выставку. Словно законсервировано во времени – отголосок умирающей эпохи.
– Не знаю, Джулиус, мне как-то не по себе.
Он кивнул, соглашаясь то ли со мной, то ли с собственными мыслями.
– Вы что-то записывали? Давайте посмотрим на наши комнаты и обсудим план действий.
Молоденькая горничная, почти ребенок, как могла, привела комнаты в жилой вид, но запах плесени и гнилой воды неприятно ударил в ноздри.
– Господи, что это за жуть?!
Олдридж невозмутимо прошествовал в комнату и безошибочно указал на забытую на подоконнике вазу. Позеленевшая вода источала гнилостные флюиды.
– Какая преступная забывчивость, – тихо пробормотал Джулиус, и сложно было понять, имеет ли он в виду вазу или что-то другое.
Сквозняк скрипнул дверью в глубине комнаты. Наши спальни оказались смежными и сообщались между собой. Я почувствовал облегчение от того, что не буду совершенно один перед лицом неизвестной опасности. И тут же устыдился. Что бы это ни было, оно не сможет навредить нам при свете дня – впрочем, еще никто, кроме хозяйки, не сталкивался с трудностями. Я почти убедил себя, что имею дело с фантазиями пожилой викторианской леди с чудинкой, однако что-то упорно твердило мне: Олдридж не ошибается, а он точно что-то подозревал.
Джулиус посоветовал мне прогуляться по дому и записать все, кажущееся любопытным. Не совсем поняв суть поручения, я добросовестно заносил в блокнот буквально все, что видел и слышал.
Вечером мы снова встретились.
– «Слишком много роз», «горничная подозрительно смотрит», «с кухни пахнет паленым». – Джулиус захлопнул блокнот. – Чем, позвольте спросить, вы занимались весь день, Филипп? – строго спросил он. – Бродили вокруг кухни и подглядывали за горничной? Может, подсчитывали розы?
Краска стыда обожгла щеки – я не краснел так с тех времен, когда учитель математики драл меня за уши. Я был посрамлен и пристыжен, слова оправданий не лезли в голову.
– Неужели совсем ничего полезного? – робко спросил я, стараясь придать голосу хоть каплю твердости, а интонации – уверенности. Джулиус еще сердился, однако мне показалось – по нахмуренным бровям, плотно сжатым тонким губам и взгляду, направленному куда-то сквозь мой несчастный блокнот, – мысли его уже занимало что-то иное.
– Так вы подсчитали розы или нет?
Я оскорбился:
– Не считайте меня дураком, Джулиус, я…
– Так идите и запишите, где и сколько букетов расставлено, в каком они состоянии и как часто их меняют. Времени у вас – час. Идите же!
Подобные розыгрыши были совсем не в стиле моего компаньона, потому я уныло побрел проводить «расследование».
Вернувшись, я застал Олдриджа пребывающим в глубокой задумчивости.
– Ах, это вы… Милейшая миссис Терилл-Диксон пару минут назад покинула кабинет. Возьмите с собой спички, свет может пригодиться.
И ни слова о злосчастных розах!
Пустой дом, погруженный во тьму, – что может быть более пугающим и будоражащим фантазию, щекочущим нервы? Все звуки, услышанные днем, всплывают из глубин подсознания, приобретая причудливые формы. Гул автомобильного двигателя может показаться вам органной музыкой, шорох одежды – бестелесным шепотом, а скрип половиц – лязгом цепей. Ночь волнует, ночь рождает фантомы.
Мы, вооружившись свечой в простом подсвечнике, брели по пустым темным коридорам, словно две тени. Я старался анализировать ощущения, но даже собственное прерывистое дыхание пугало до мурашек на коже. Я зябко повел плечами и понял вдруг, что действительно замерз.
– Джулиус, – свистящим шепотом позвал я. – Вы это чувствуете?
Он ответил одним взглядом: глаза стали большими и черными от расширившихся зрачков. Меня пробила дрожь.
Мы вышли на галерею. Портреты точно ждали этого, уставившись маслено поблескивающими глазами, зло и дико, прямо в упор. Так, как бывает только ночью.
Часы пробили полночь. Налетевший откуда-то сквозняк задул пламя свечи, и дом погрузился во мрак.
Джулиус, не останавливаясь, покинул галерею, войдя в темный тоннель узкого коридора. Я последовал за ним и увидел, с трудом преодолевая черноту, как он указывает на что-то пальцем. В конце коридора сиял крошечный огонек. Я подался вперед, выглядывая из-за плеча рослого компаньона, и в этот момент тьма раскрасилась множеством пылающих голубым огнем пятен. Свет струился из стен, сливался и сворачивался в туманные кольца. И туман пел.
Я стиснул голову ладонями, пытаясь заглушить заунывный гул, будто звенела туго натянутая струна. Джулиус потянул меня за локоть, крича прямо в ухо:
– Скорее! Миссис Диксон!
Мы побежали прочь, через галерею, на лестницу и оттуда – в главный коридор. Из-под двери спальни хозяйки сочился голубоватый свет. Я невольно отшатнулся, однако Олдридж без колебаний вынес хлипкую преграду и исчез внутри. Все, что я увидел, это удивительно блестящую поверхность зеркала прямо напротив входа, а спустя секунду Джулиус загородил его спиной. Я же не нашел в себе сил пойти за ним…
* * *
Я не смел показаться Джулиусу на глаза. Пережитый ужас и позор – ведь я повел себя как последний трус! – буквально приковали меня к постели.
Срочно вызванный доктор обследовал миссис Терилл-Диксон, которую, по словам Олдриджа, некая невидимая сила едва не задушила в постели, однако не обнаружил никаких следов удушения! Мне ужасно хотелось присутствовать при разговоре с доктором, однако чувство вины прочно удерживало на месте.
Дверь соседней комнаты скрипнула.
– Филипп! Прекратите убиваться и идите сюда!
Я принял приглашение с радостью. Джулиус стоял у окна вполоборота, опершись локтем о подоконник. Заметив меня, он криво улыбнулся:
– Не стоит так себя корить, все живы и относительно невредимы.
С последним утверждением можно было поспорить, впрочем, оно того не стоило.
– Советую выспаться как следует, завтра нас ждут долгий день и бессонная ночь.
Последовать совету оказалось совсем не просто. Я беспрестанно вздрагивал во сне, куда-то бежал, кажется, даже звал на помощь – и рассвет встретил сидящим на груде смятого постельного белья, невыспавшимся и мокрым от пота.
* * *
Первым делом мы посетили комнату вспыльчивого юноши – сына миссис Терилл-Диксон, которого, как выяснилось, звали Ричардом. Имя вполне подходящее для отпрыска старой влиятельной семьи, коей Диксоны когда-то были. Он ночевал вне дома и еще не вернулся.
– Посмотрите, какая милая девушка, – Джулиус,
