да и доктор сказал, что у меня есть все шансы полностью вылечиться, это главное, но… я так устала. Похоже на самый страшный в моей жизни jet lag, а уж я повидала jet lag, можете мне поверить.
– Вы же пилот?
– Да, то есть была, но с этим всем пришлось осесть на земле…
Она мрачно улыбнулась.
– С раком, знаете ли, не полетаешь. И на волосы плохо действует.
Она приподняла край своей шапочки и продемонстрировала гладкий голый скальп; только тут я поняла, что и ее аккуратные брови тоже нарисованы карандашом. Я не знала, надо ли мне улыбнуться, засмеяться или посочувствовать ей – может, все сразу. Не имело смысла делать вид, что я понимаю, через что она проходит, но я точно знала, что эта ночь – одна из важнейших вех на ее длинном нелегком пути. Лучшее, что я могла сделать, это привнести в то время, что мы проведем вместе, частичку своей любви – не романтического свойства, а той, сродни волшебству, которая возникает у каждой акушерки с новоиспеченными родителями, пусть они даже никогда не встречались раньше. Это та мгновенная, безусловная любовь, которую я привыкла щедро дарить, и двум женщинам в палате тоже полагалась их доля.
Элеанор сидела на краю кровати, внимательно слушая Лиз. Потом потянулась и пожала руку жены.
– Возможно, Лиз в какой-то момент захочет вздремнуть, ну, как на дискотеке, – сказала она.
– Мы с ней немного отвыкли от вечеринок.
Она подмигнула Лиз, и та опять улыбнулась, но уже совсем слабо.
– Дискотечная отключка не проблема, – заверила ее я.
– Мы с Элеанор из клуба Неспящих, зато вы можете и передохнуть, когда будет нужно. Так что садитесь удобно и расслабьтесь.
Я кивнула в сторону радио, передававшего полуночное регги.
– Наслаждайтесь музыкой.
Пока Элеанор и Лиз устраивались, тихонько переговариваясь под музыку между собой и снова спрятавшись в своем куполе на двоих, я принялась за хорошо знакомые приготовления к финальной стадии родовозбуждения. Во многих больницах оно является стандартной процедурой при родах у женщин после ЭКО; аргументов в пользу этой практики совсем мало, и это, скорее, свидетельство нашей нацеленной на безопасность культуры, когда принято избегать даже малейшего риска. «2 гормональных пессария, расширение 3 см» – написала Фатима в карте своим крупным округлым почерком. «Отлично», – подумала я; теперь мне следовало разорвать плодный пузырь Элеанор, чтобы головка ребенка пришла в непосредственный контакт с шейкой матки, что должно усилить схватки. Если женщина уже рожала, этого обычно достаточно, чтобы спровоцировать полноценные схватки, но у первородящих приходится чаще всего применять искусственные гормоны, чтобы подстегнуть матку. Как кондитер, собирающий все ингредиенты и подготавливающий форму, чтобы испечь замысловатый торт, я начала выкладывать инструменты и лекарства, которые потребуются, чтобы сопроводить ребенка Элеанор в этот мир. Я выложила на металлическую тележку на колесиках смотровой набор, перчатки, гель и амниотический перфоратор, а потом занялась капельницей. Я вскрыла крошечную стеклянную ампулу синтоцинона, набрала ее содержимое в шприц и ввела его в большую бутылку с раствором, который специальный насос будет подавать с точно выверенной скоростью, увеличивая подачу каждые полчаса, пока Элеанор не пройдет все стадии схваток. Всего одного миллилитра этого гормона – который у нас еще называют «хорошей штукой» или «соком джунглей» – достаточно, чтобы горы свернуть.
– Если вы не против, Элеанор, я хотела бы провести первичный осмотр и разорвать плодный пузырь, – сказала я, тактично спрятав крючок за другими упаковками у себя на тележке.
– Вы почувствуете холодный гель и некоторое давление, но больно не будет. Если вдруг возникнет какой-то дискомфорт, сразу говорите мне, и я тут же прекращу.
Элеанор состроила гримасу и начала задирать сорочку.
– Обычно меня хотя бы приглашают на ужин и коктейль, прежде чем происходит что-то в этом роде. Никогда в жизни в моей девочке не бывало столько пальцев за раз.
Лиз подняла тщательно прорисованную бровь и хихикнула.
– Ну да ладно, – сказала Элеанор, раздвигая ноги. – Ныряйте!
Я вымыла руки, надела перчатки и сделала то, что следовало: подвела крючок к плодному мешку и осторожно зацепила оболочку. Раздался привычный хлопок. Поток прозрачной жидкости потек на одноразовую впитывающую пеленку, которую я предварительно подложила под ягодицы Элеанор. Я свернула намокшую и заменила ее свежей, которая тоже тут же пропиталась водами. Потребовалось еще две пеленки, пока поток не сократился до тонкой струйки.
– Дело сделано, – сказала я с улыбкой, подкладывая чистую простыню Элеанор под ноги. – Воды отошли, капельница стоит. Мы набрали крейсерскую скорость.
Все было спокойно. Элеанор собрала волосы в хвост, разгладила перед сорочки и откинулась на подушки. Лиз сбросила мокасины и перекинула ноги через подлокотник кресла, так что они болтались по одну сторону. Монитор КТГ мерно гудел; ребенок, который никогда не был бы зачат без достижений современной науки, давал нам знать, что с ним все в порядке, несмотря на то что бассейн, в котором он до этого плавал, вдруг опустел. «22:00, – записала я в карте Элеанор. – Пациентка отдыхает, ЧСС плода 128, маточная активность слабая, воды чистые».
Элеанор закрыла глаза и поерзала на кровати. Я увидела нахмуренные брови – первый сигнал дискомфорта, – но она продолжала глубоко дышать и не обращала на него внимания.
– Вам, наверное, ужасно скучно, – внезапно заговорила она, по-прежнему не открывая глаз. – Может, хотите сделать перерыв?
В первый момент я подумала, что она обращается к Лиз, но у той глаза были тоже закрыты.
– Кто, я?
– Ну да, вы… наверное, страшно утомительно сидеть тут, пока женщины просто лежат, ждать, что что-то произойдет… Я хочу сказать, со мной все в полном порядке.
Она поморщилась, снова поерзала и открыла глаза.
– Мне ужасно неловко, что вы вынуждены меня ждать. Может, хотите выпить кофе или почитать журнал? У меня есть несколько в сумке.
Она потрепала по плечу Лиз, провалившуюся в глубокий сон.
– Лиззи! Дай акушерке журналы – они в боковом кармане голубой сумки.
Я рассмеялась – Элеанор, продолжая чувствовать себя заботливой стюардессой, решила за мной поухаживать и устроить получше, хотя на самом деле наши роли были диаметрально противоположными. Я легко могла представить, как она идет между кресел Боинга-737 с тележкой с напитками и закусками и подшучивает с благодарными пассажирами, одновременно накладывая им в пластмассовые стаканчики лед и наливая водку с колой. Гораздо сложнее было вообразить себе Лиз в кабине пилота, уверенно держащей рычаги, зоркой и… здоровой.
– Прошу, не беспокойтесь, – ответила я. – Ничуть не сомневаюсь, что вы не дадите мне скучать.
Очень странно наблюдать за тем, как другой человек перешагивает границу в мрачный мир боли,
