каналом. Это прекрасно понимало командование линкора, которому ещё до последней серии попаданий стало ясно его бедственное положение. Гибель «Славы», медленно двигавшейся малым ходом на север и отстреливавшейся редкими выстрелами из кормовой башни, становилась только вопросом времени.
Возможно, Михаил так и простоял бы в ступоре до конца боя, но вдруг со скрежетом открылся тыльный люк кормовой башни главного калибра, и оттуда повалил густой темно-серый дым, а в проёме возникла монументальная фигура старшины первой статьи Ермолаева. Братва обращалась к нему по-простому – звали его Палычем. Сейчас он был похож на пирата по прозвищу Чёрная борода, о котором недавно рассказывал старпом, урезонивая боцмана Моторина за его свирепый нрав.
Лихо закрученные мохнатые усы у Палыча, казалось, дымились, изо рта валил дым, а глаза горели адским пламенем. Впрочем, всю эту жуть можно легко объяснить, если учесть, что в орудийной башне было страшное задымление от пороховых газов. И это невзирая на то, что недавно там была проведена модернизация и установлена система вытяжной вентиляции, а на стволы установили систему удаления пороховых газов из канала ствола, что также вроде бы снижало количество дыма в башне. Однако дышать там всё равно было невозможно, а дым разъедал глаза. Они слезились и становились красными. Внешний вид Палыча произвёл на Михаила отрезвляющее впечатление, и он мигом пришёл в себя.
– Мишка, якорь тебе поперёк… – мощным, как иерихонская труба, голосом рявкнул Палыч. – Ну, чего ты там встал, как у попа на именинах?! Ну-ка, давай бегом сюда. У нас тут заряжающий тяжело ранен. За место него будешь!
– Ага, Палыч, я мигом, – прохрипел Михаил и, поднявшись, покачиваясь от головокружения, двинулся к башне.
Оказавшись внутри, Михаил подумал, что вот так, наверно, и выглядит ад, если он существует. Плафоны освещения совсем закоптились и давали настолько мало света, что было видно только, как в дыму метались силуэты матросов, даже лиц было не разглядеть, а все команды выполнялись почти на ощупь.
– Мишаня, становись здесь, на место заряжающего, – указал ему Палыч, – ты же в учебном экипаже изучал орудия главного калибра, а значит дело это знаешь.
– Небось, не подведу!
Командир расчёта из своей башенки подал команду приготовить орудия к выстрелу. Михаил нажал на пусковой рычаг электромеханического привода подачи боеприпасов. Электромоторы яростно заворчали, словно они не выспались, раздался лязг цепных приводов подъёмных механизмов, и снизу, из порохового погреба, появилась здоровенная люлька с огромным двенадцатидюймовым снарядом.
Михаил вдвоём со вторым заряжающим сдвинули снаряд на салазки перед открытым затвором, а подачу снаряда в ствол осуществили с помощью электромеханического подающего устройства. Затем таким же образом вслед за снарядом отправили картуз с пороховым зарядом и повторили эту операцию со вторым орудием. Затворы тоже имели электропривод, и, как только лязгнули их замки, все приготовились к выстрелу – отошли на штатные места и открыли рты, а Михаил ещё и зажмурился, понимая, что его головная боль сейчас покажется укусом комара…
Командир тем временем откорректировал с помощью своего дальномера и наводчика положение орудий, сделал небольшую паузу и скомандовал: «Оба орудия… Залп!..»
Трудно словами объяснить, что происходит с человеком в герметично закрытой орудийной башне во время выстрела столь мощного орудия. А их в башне было два, и они выстрелили залпом… Это надо самому почувствовать, а точнее – не дай бог такого никому. А у Михаила, как позже выяснили врачи, уже была контузия средней тяжести, полученная ещё тогда, на палубе, где его ударило чем-то по голове. Поэтому орудийный залп вызвал у него такое ощущение, будто ему кузнечным молотом прямо в лоб дали со всего маха, да и всем телом и каждой клеточкой он ощутил всю адскую мощь орудий главного калибра «Славы».
Впрочем, переживать свои страдания времени у Михаила не было, так как командир расчёта уже подал команду: «Приготовить орудия к выстрелу!» Надо было торопиться, пока ещё не затоплены кормовые крюйт-камеры и есть сухие пороховые заряды. Михаил, будучи человеком волевым, стоически выдерживал все муки и уже почти ничего не чувствовал, когда раздался последний четвёртый залп. И тут по переговорному устройству из пороховых погребов сообщили о затоплении крюйт-камеры и что готовых пороховых зарядов более нет.
– Вот и всё… Отстрелялись, – проворчал откуда-то из-за дымовой завесы своим сиплым басом Палыч.
Командир расчёта старший лейтенант Козырев отдал приказание всем покинуть орудийную башню и собраться на палубе, на юте. Когда же он увидел, в каком плачевном состоянии находится линкор, то был шокирован настолько, что снял фуражку, закрыл глаза ладонью и так стоял несколько секунд. Но, вновь придя в себя, он принялся энергично распоряжаться об оказании помощи раненым.
В это самое время командир линкора «Слава» капитан первого ранга Антонов семафором запросил у командующего разрешение снять людей и взорвать корабль. Около часа пополудни были уничтожены все секретные документы. Почти сразу после этого последовала атака шести неприятельских аэропланов, которая была отбита огнём зенитной артиллерии линкора. От вице-адмирала последовал приказ пропустить «Гражданина» вперёд, затопить корабль у входа в канал и, сняв команду на миноносцах, взорвать орудийные погреба с боезапасом.
Вице-адмирал Бахирев по радио отдал распоряжение миноносцам снимать людей со «Славы». Командир броненосца «Слава», в свою очередь, приказав горнисту сыграть сигнал «Слушайте все», отдал приказание всей команде, кроме расчётов зенитных орудий, минёров и боевой смены машинистов, переходить на миноносцы, вынося в первую голову раненых.
Михаил с товарищами, расположившись на палубе, возле кормовой башни главного калибра, пытались прийти в себя и помочь друг другу перевязывать раны. И тут откуда-то из дыма, словно из воздуха, появился старпом, капвторанг Васильев. Голова его была забинтована, и на повязке был виден след от кровоточащей раны, но он всё-таки надел фуражку поверх повязки. Китель был изрядно попорчен осколками и окалиной. Лицо его было в копоти, и лишь морщинки у уголков глаз были светлыми, словно лучи света, и там блестели крохотные слезинки. Старпом был серьёзен и сосредоточен, держался безукоризненно прямо. Он подошёл к командиру расчёта и усталым, охрипшим голосом отдал команду всем собраться в кормовой части по левому борту и приготовиться к эвакуации на миноносцы, которые уже спешили на помощь, следуя главной морской заповеди: моряки своих в беде не бросают.
Когда все встали и пошли ближе к левому борту, у Михаила вдруг потемнело в глазах, он качнулся и рухнул на палубу, потеряв сознание. Товарищи его подхватили и донесли до места сбора команды. В сознание он пришёл лишь в кронштадтском госпитале. Но, это будет гораздо позже. Впереди ещё был долгий переход
