и в упор уничтожал укропов с помощью привычного штатного пулемета и ракет. Говорят, это было ужасающее зрелище…
Он уже трижды был подбит — когда он своей «вертушкой» пытался прикрыть ведомый экипаж молодого поколения вертолетчиков и когда встал на пути атаки на российскую колонну, опять же — до последнего обеспечивая прикрытие. Все всегда шло по одной и той же схеме. Сначала он сажал подбитую машину. Тут сказать нечего — с вертушками он разговаривал на понятном только им языке. Даже охваченные пламенем, машины слушались его.
А потом в нем просыпалось его второе альтер эго. Почему-то Баче казалось, что он Рэмбо. Он начинал стрелять из всего, что предусмотрительно брал с собой в каждый боевой рейд, каждый раз успешно отбиваясь от врага.
Любое попадание в борт Бача принимал за собственное ранение. Он считал, что вертолету было больно, и сразу же после доставки в часть все должны спасать машину. Он первым хватал инструменты, и пока вертолет не был готов к новой охоте, никто не имел права останавливаться. Так Бача «тренировал» ремонтную бригаду.
Поначалу все это безумие вызывало серьезные нарекания у руководства. Однажды кто-то из вышестоящих попробовал высказать генералу «строгое замечание в устной форме». Позвонил лично, по спецсвязи. Генерал все понял с полуслова. И моментально послал звонившего очень громким, четким, хорошо поставленным командным голосом по известному маршруту. Звонивший команду принял. Больше к этому вопросу не возвращались.
* * *
Генерал вышел на позицию. Взял тепловизор. Открыл блокнот. Что-то начал записывать красным карандашом, криво заточенным, испачканным сажей и дорожной грязью.
— Ну что, комбат, сейчас Бача прилетит с помощниками, а с ними — ужас и смерть для нациков. Давай с тобой подумаем, как нам аккуратно удалить фашистов с карты этого проклятого укрепрайона. И да, ты отзови пока свою разведку с трассы. Пусть вражья колонна спокойно доставит своим морпехам арсенал в полном объеме — нам потом все пригодится. Есть план: пусть вооружаются, а мы с тобой до завтра подождем. Сейчас еще постоим немного… Обожди… Хочу Вольфа «увидеть» — расстояние до него, так сказать. И после я тебе все расскажу…
Эпизод 6
Генерал повернулся к комбату.
— Ну что, комбат, устал за неделю? Крепко твои стоят? Ты ведь знаешь, нацисты уже восемь лет в землю закапываются! Там, метрах в ста от их первой линии окопов — советский командный пункт. Над землей почти тринадцать метров сверхпрочного бетона, бойницы, генераторная станция, топливо, вода, воздухоочистители. И вниз еще десять метров. А там у них город. Ничем не уступает «Азовстали».
— Товарищ генерал! — перебил его комбат. — На «Азовстали» какие перспективы? Долго еще?
— Там мы «тяжелые»[12] начали применять. Штука хорошая. Но все равно редко где пробиваемся. Строили же в Союзе, рассчитано было на ядерный взрыв. Так что задача непростая. Но мы придумали, как ее решить. Там все будет хорошо… Но и тут, с Вольфом, задача не менее сложная. Пойдем в штаб, посидим с картой, пока мои добираются. Расскажу тебе о наших заготовочках. Не зря же мы стариков собрали.
Комбат и генерал спустились в подвал и зашли за штабную ширму, сделанную из куска брезента.
Генерал взял линзу и курвиметр[13]. Несколько минут он колдовал над картой, проводя прибором по разным участкам: трассам, оврагам, лесу. Казалось, логики в его действиях не было. Но комбат наблюдал с интересом, пытаясь разгадать замысел мудрого и опытного военного стратега.
— Непонятно, комбат? Знаю-знаю, ты пехота. Тебе не понять, как мыслит старый пилот боевого вертолета. Человек уже и видит плохо, и слышит на одно ухо, но стоит ему сесть за штурвал, то только беги! Правда, далеко удрать никому пока не удавалось… Мы вот что задумали. Смотри, — генерал обвел на карте еще один участок. — Вот здесь сейчас идет бой. Вы засаду хотели устроить на повороте. А они сменили маршрут и пошли большим крюком через глухой лес. По старой дороге вдоль ЛЭП. Мы там организовали мероприятие. Вертушки должны уничтожить голову колонны и «броню». Гасим их связь рэбом[14]. Нельзя, чтобы морпехи узнали о нашем плане. Мои парни уже там развернулись. Дальше мы вытягиваем их из машин и уничтожаем. Задача — сохранить как можно больше «колес» с вооружением. После пересаживаем нашу разведку в их колонну, сообщаем Вольфу, что попали под обстрел. И выдвигаемся к морпехам в расположение. Все боезапасы по дороге минируем, разведку оставляем на отдых у них. В четырнадцать часов, когда во вражьем пионерлагере начнется обед, подрываем боеприпасы, разведка берет Вольфа, наносим удар артиллерией, старики подчищают с воздуха! — обозначив план, генерал взял свой карандаш с карты, вложил в пенал и убрал в разгрузку[15]. — Ну как тебе, комбат? Какие видишь изъяны? И да, это схема, детали там у нас также аккуратно проработаны. Если не получится, придется колонну уничтожить. Рисковать не будем — в крайнем случае придется довольствоваться мертвым Вольфом. Сейчас главное — дождаться сигнала от Бачи. Это мой афганский друг. Помнишь песню у Розенбаума[16]? Вот такой же и у нас Бача, слава Богу, живой! Как закончат разбирать укров, он даст сигнал. А ты пока попроси Молодого, пусть моих парней возьмет и двигается навстречу нашим. Чтобы они не блуждали. Время есть, но к обеду нужно приготовиться. А сейчас своих уложи на отдых. Ждем!
— Есть, товарищ генерал! Разрешите исполнять! — вытянулся комбат, отдавая честь.
— Исполняйте! — подтвердил генерал. — И чай пусть сделают, погорячее, если не затруднит.
— Конечно, одну минуту…
* * *
Бача был сегодня бодр как никогда. Он шел по ночному полю к своей подруге. Почему он назвал «Анной» грозный и практически неубиваемый вертолет «Аллигатор» КА-52, знал только генерал, в связи с чем всегда сочувственно подшучивал над ним. Но смутить Бачу было невозможно. «Анна» требовала от Бачи идеальной внешности и хорошего одеколона. В связи с этим генерал всегда говорил Баче, чтобы тот не беспокоился, что его труп не опознают: «Ты единственный будешь вонять своим керосиновым одеколоном, от которого даже мошкара дохнет. Так что не переживай!»
Бача остановился. Вгляделся в ночное звездное небо, достал новые здоровенные наушники, нашел на плеере свою любимую композицию группы Jefferson Airplane. Слова в конце песни «We are volunteers of America» (мы добровольцы из Америки) Бача всегда подхватывал. При этом вместо «of America» он протяжно, с нарочитым нажимом выкрикивал своим грозным хриплым
