— Ты что делаешь! — накидывается она на меня: — ты почему сумку мою бросаешь! — она поднимает портфель и открывает его: — слава богу, ничего не сломалось…
— Так, а что делать-то? — говорю я: — не с ними же прыгать. Сперва…
— Передал бы их мне, а я потом тебе передала, вниз. Голова садовая! — говорит Томоко и я признаю ее правоту. Поторопился. Действительно, хорошо, что ничего не сломалось. Я подбираю свой портфель и некоторое время мы стоим напротив друг друга в неловком молчании. Надо бы и попрощаться, думаю я, домой идти. Дома — ужин, вредная сестренка и мама перед телевизором. И еще — тренировочная программа, потому что времени у Кенты просто валом, нельзя его тратить просто так. Как говаривал Арнольд — «вы тратите на сон восемь часов? Спите быстрее!!».
— Спасибо, что показала мне путь. — обозначаю легкий поклон я. Томоко молча стоит и сперва я не понимаю, что с ней такое, а потом она всхлипывает.
— Ты чего? — задаю я самый мудрый вопрос всех мужчин, которые не понимаю, почему женщины плачут: — чего плачешь?
— Извини меня, Кента-кун — кланяется Томоко: — это из-за меня все… я боялась к тебе подойти после случившегося… тебя так поколотили, а я убежала…
— И правильно сделала. — говорю я: — таки не обращай внимания, это так… мужские разборки с доминацией и прочими играми в альфу. А что поколотили — так видела бы ты другого мальчика…
— Видела. — кивает Томоко: — ты ему здорово морду разукрасил. Где ты так драться научился?
— Тибетские монахи научили. Путь дао и шелкового носка на правой ноге. — поясняю я, видя, как глаза у Томоко немного проясняются.
— Что? Носка?
— Шелкового носка. На левой пятке. — уточняю я: — иначе не сработает.
— Только что ты говорил, что на правой. — говорит Томоко и легкий намек на улыбку трогает ее губы.
— Да? Значит забыл свои корни. А давай я тебя провожу. — предлагаю я, видя, что девушку в таком состоянии нельзя пускать на самотек. Мало ли куда ее занесет.
— Тебе не трудно? — спрашивает она, но видно, что не хочет оставаться одна: — если не сложно, то давай. Мне… все равно одной… — она не заканчивает фразу и остается только гадать. Одной что? Страшно? Скучно? Далеко идти?
— Ну вот и хорошо. — по сложившейся школьной традиции забираю у нее портфель и мы идем по улице, освещаемой фонарями. Стало довольно рано темнеть, а уроки в школе допоздна, плюс клубная деятельность. Поглядываю в ее сторону. В прошлый раз не успел ее разглядеть, на фотографии, что выслали в классный чат — смотрел в основном … не на лицо. В соответствии с основным инстинктом, который гласит что уж на лицо-то ты успеешь насмотреться. Так что из этой фотографии я успел вынести только то, что для худенькой девушки у нее довольно симпатичные и выдающиеся округлости. А вот лицо у нее… так близко вижу впервые. Довольно миловидная девушка, если лицо не морщит и не жмурится, не сжимается. А уж с улыбкой и вовсе красавица будет. Вообще, кто-то говорил, что некрасивых молодых девушек не бывает, их красит сам факт силы юности, так превозносимой Гай-сенсеем.
— Знаешь, не было этого ничего. — говорит Томоко: — не ходила я ни с кем и никуда, а этот дурак Дзинтаро… и другой дурак, Рюу. Я с ним просто дружила год назад, вот он и попросил сфотаться … так. А когда я с ним рассталась — вот так отомстил мне.
— Ну что я могу сказать — говорю я, почесывая подбородок: — а сказать я могу две вещи. Во-первых вкус у тебя не очень.
— Вкус?
— Не умеешь ты мужиков выбирать. — продолжаю я: — все у тебя какие-то … долбоебы.
— Вовсе нет! Это Рюу такой, а с Дзинтаро я даже и не ходила, он сам себе напридумывал. — защищается Томоко.
— И во-вторых — это все несущественно.
— Как это несущественно? Ты фото не видел?! Меня весь класс сейчас презирает, как шлюху!
— Пфф… да кого интересует их мнение. Знаешь, что Марк Аврелий говорил? Все мы любим себя больше, чем других, но прислушиваемся к чужому мнению больше, чем к собственному — я вспоминаю, что только недавно говорил эту фразу Хироши и решаю развить идею стоицизма в отдельно взятой школьнице.
— Мнение других о тебе не имеет значения, если оно не в состоянии повлиять на тебя — объясняю я.
— Но оно влияет на меня, ты же видел, что произошло. Еще чуть-чуть и … — она опускает голову и кусает губы.
— Да, видел. — соглашаюсь я: — к сожалению тут формула изменяется — если ты можешь за себя постоять.
— Но как я могу… их же много… а я…
— Хм? Вот смотри — такие вещи не могут происходить в классе, а только где-то в укромных и темных местах. Пункт первый — избегай таких мест и не давай себя туда затащить. Как ты оказалась в той кладовке?
— Дзинтаро позвал…
— И ты как овечка пошла… вот не повторяй такой ошибки. Пункт второй — никогда не выбирай путь пассивного следования. Всегда сопротивляйся. Кричи, кусайся, дерись, ругайся, веди себя как сумасшедшая, но не сдавайся. Вообще, любой средний человек — может убить любого другого человека голыми руками. А ты не ходи с голыми руками. Носи с собой лезвия, металлические ручки, отвертку. Отвертка, кстати хорошая штуковина, холодным оружием не является, а дел натворить может. Купи отвертку в хозяйственном, приноси в школу, я тебе ее заточу. — начинаю я читать лекцию о самообороне и выживании в условиях старшей школы.
— Но вообще обычно хватает и того, что ты — решительно не желаешь становиться жертвой и готова пойти до конца. Этого обычно хватает и от тебя отстают. Да, скорей всего назовут сумасшедшей и психом, но отстанут. А уж если ты кому отвертку в почку воткнешь… точно отстанут.
— Но… за такое в тюрьму посадить могут!
— Могут. — киваю я: — вот как только станешь совершеннолетней — так и посадят. А до той поры — вряд ли. Жги, убивай, вступай в половую связь с гусями. Насильно.
— А … это обязательно? С гусями-то? — спрашивает Томоко: — у меня на птичий пух аллергия.
Глава 4
Снова стою перед зеркалом. Не потому, что охота любоваться собственным телом и перекатывающимися под тонкой кожей мышцами — нету у меня мышц. Одни сухожилия и те тонковаты. Еще кожа в наличии есть, а вот мышц нет. Я стою перед зеркалом, потому что мне важно видеть ошибки, которые я совершаю. Кулак идет от подбородка, по всем канонам, но вот нога… нога отстает, бедро не доворачивается, нет толчка и в конечной фазе удара — надо довернуть кулак до конца. Бам. Еще раз. И еще раз. Замечаю, что мое тело быстрее осваивает движения, чем если бы я учился этому с нуля. Чертовски давно это было, я не помню, сколько времени занимает научиться двигаться правильно, но у меня получается очень быстр. Наверное, потому, что мой мозг уже имеет эти нейронные связи, у него выработаны рефлексы, а вот тело Кенты — нет. То есть остается только синхронизировать мозг и тело, и я знаю только один способ. Повторение. Встать в стойку, поднять руки и повторять удары и движения. Раз за разом. Эти простые упражнения также спасают меня от мыслей, которые начали одолевать меня, едва я освоился в новом теле. Мыслей было много — что делать, как дальше жить и имеет ли это вообще смысл. Как там — умереть, уснуть и видеть сны, быть может? Вот в чем вопрос — какие сны в том смертном сне приснятся… в отличие от нерешительного датского принца я-то теперь точно знаю, что именно может приснится умершему. Например то, что он вселился в тело японского подростка и даже унаследовал его воспоминания. Вывод можно сделать простой — предположить, что смерти вовсе нет. Есть только перенос сознания из вселенной в вселенную. Из жизни в жизнь. И это еще хорошо, что я не паук и не слизь. Хотя, можно было переродится и удачнее, конечно же. В любом случае — если смерти нет, то…
