Бросив влажное белье на плечо, вышел из воды и натянул панталоны. Подобрал сумку и двинулся по дороге к стоянке. Шагалось легко. Вокруг расстилался заросший высокой травой луг, летали бабочки и стрекотали кузнечики. Благодать. Со стороны лагеря шума не доносилось: его, видимо, отсекал высокий берег поймы. Не было видно и дыма костров, хотя их зажгли наверняка. То ли хворост собрали сухой, то ли деревья рассеивали дым. Впечатление, что я один-одинешенек на лугу. На миг стало страшно: а вдруг егеря ушли, бросив меня здесь? И вот что в таком случае делать? Пропаду. Мотнув головой, я отогнал глупую мысль. Не бросят. На дороге беспамятного подобрали, а уж теперь…
С правой стороны донесся топот копыт. Я повернул голову. Огибая высокий берег поймы, наперерез мне скакали три всадника. Я присмотрелся. Голубые мундиры с серебряной шнуровкой на груди, кивера с султанами, на левом плече – такие же голубые куртки. «Гусары, одеты в доломаны и ментики», – подсказала память. А еще вспомнилось: скачущий ко мне от дороги всадник, выхватывающий саблю. На нем был такой же голубой мундир. Французы!
Отбросив белье и сумку, я, что есть сил, рванул по дороге. Французы заметили это, закричали и пришпорили лошадей. Скакавший впереди выхватил саблю и выбросил ее вперед на вытянутой руке. Я несся во все лопатки, боковым зрением не выпуская всадников из виду. Расстояние между нами стремительно сокращалась, и я наддал. Не знаю, откуда взялись силы, но я взлетел по склону, будто пришпоренный жеребец на скачках. Отчетливо слыша за спиной топот копыт и крики преследователей, я вынесся на поляну и метнулся к ближайшей пирамиде из составленных ружей. Схватил ближнее и, молясь, чтобы ружье оказалось заряженным, оттянул тугой курок. Тем временем первый гусар уже показался на поляне. Махая саблей, он скакал ко мне. Я вскинул ружье к плечу и навел кончик ствола на всадника. Ловить глазом мушку не было времени. Нажал на спуск.
Бах! Ружье пыхнуло дымом и лягнуло меня в плечо. Гусар, уже подскакавший совсем близко, выронил саблю и свалился на шею коня. Но второй француз, обогнув лошадь убитого, был уже совсем рядом. Вытянутый вперед клинок сабли сверкнул в лучах солнца. Сейчас… Руки внезапно сами развернули ружье штыком назад, и я со всей дури врезал железным затыльником приклада по храпу подскакавшей лошади. Обоюдный удар оказался так силен, что ружье едва не вырвало из рук. Лошадь жалобно вскрикнула, села на задние ноги и повалилась на бок, прижав крупом ногу всадника. Я развернул ружье штыком вперед, прыгнул ближе и выбросил его вниз. Штык вошел французу ниже ремешка, удерживавшего кивер, и, пронзив язык, верхнее небо и мозг, застрял в кости черепа. Бросив ставшее бесполезным ружье, я выхватил из седельной кобуры француза пистолет и взвел курок. Все это я проделал в считанные мгновения, не отдавая себе отчета в действиях. Мною будто кто-то руководил.
Третий гусар, увидев смерть товарищей, нападать не стал. Подняв коня на дыбы, развернулся и поскакал обратно. А вот хрен тебе, не уйдешь! Я вытянул руку с пистолетом. Бах! Серый пороховой дым на миг заволок обзор, но быстро рассеялся, и я увидел лежащего недвижно на траве француза. Повод он не выпустил из рук, и лошадь топталась рядом с телом, испуганно всхрапывая.
Я выронил пистолет и опустился на траву. Меня трясло, окружающее исчезло: картины, звуки, запахи. Я не знал, сколько это продолжалось. Первым возвратился слух. Послышались крики и топот ног, они приближались.
– Рота, в две шеренги становись! – раздалась за спиной команда. – К отражению кавалерийской атаки товсь! Передняя шеренга – на колено! Стрелять по команде.
Я оглянулся. Неровные шеренги егерей, ощетинившись штыками, застыли в нескольких шагах от меня. Впереди с тесаком в правой руке стоял фельдфебель. Я поднялся и шагнул к нему.
– Не нужно, Антип Потапович: их трое было.
Он недоверчиво глянул на меня.
– Проверить не мешает, – согласился я.
– Петров, Зайцев – посмотреть!
Два егеря выбежали из строя и с ружьями наперевес устремились к краям поляны. Обратно вернулись спустя минуту. Все это время строй стоял молча, поблескивая металлом штыков.
– Не видно никого, – доложил подбежавший к фельдфебелю егерь из числа разведчиков. – Пустой луг.
– Гляньте этих! – фельдфебель указал тесаком на валявших на траве французов. – Фролов!
Раздалась команда, и из строя выбежало несколько егерей. Они стали ворочать гусар; один, поднатужившись, вырвал застрявшее в черепе француза ружье, затем несколько раз воткнул штык в землю, очищая его от крови. От этой картины меня вновь затрясло.
– Покойники, – доложил фельдфебелю подошедший унтер. – Лошади тоже каюк.
– Силен ты, Платон Сергеевич! – покрутил головой Синицын. – Троих гусар уложить, да еще коня… А говоришь: фельдшер. Откуда этих французов принесло?
– Вюртембергских гусар, – сказал я, – это их мундиры. Они ограбили меня на дороге.
– Сквитался, значит, – заключил фельдфебель. – Но ловок, ловок.
– Не в службу, а дружбу, Аким Потапович, – попросил я. – Когда от гусар удирал, сумку и одежду на лугу бросил. Пошли кого-нибудь подобрать, а то у меня ноги не идут.
На самом деле мне было страшно возвращаться на луг.
– Сделаем! – кивнул Синицын.
По его команде строй рассыпался, и егеря занялись трофеями. Уцелевших лошадей увели, покойников отволокли в сторону, двое егерей подошли к убитой лошади и принялись ее разделывать. Правильно. Мясной приварок солдату не помешает, а конина станет основным блюдом у противоборствующих армий – как у французов, так и русских. Отойдя в сторону, я наблюдал за этой суетой, не вмешиваясь. Подбежавший егерь принес брошенное мною на лугу белье и сумку. Я оделся. Мокрая рубаха и кальсоны охладили тело, вызвав кратковременный озноб. Подошел фельдфебель.
– Командир желает тебя видеть, – сообщил строго.
– Идем! – кивнул я. – Кстати, Аким Потапович. Лошадиную печень сварите отдельно и дайте раненым, в том числе командиру – помогает при потере крови.
– Будет, – пообещал фельдфебель, и мы пошли.
Спешнева я увидел все в той же повозке. Он сидел, опираясь спиной на борт и подложив под нее шинель. Выглядел неплохо. Умылся, отряхнул пыль с мундира (не сам, конечно, – помогли), и сейчас смотрел на нас глазами, в которых более не читалось страдания. Похоже, лечение помогло.
– Вот, ваше благородие! – доложил фельдфебель, поднеся ладонь к киверу. – Доставил по вашему приказанию.
– Свободен! – кивнул капитан.
Синицын вновь козырнул, повернулся через плечо и удалился.
– Подойдите ближе, Платон Сергеевич! – сказал капитан и продолжил после того, как я подчинился: – Синицын доложил мне, что вы в одиночку справились с тремя гусарами, двоих из которых застрелили, а одного закололи штыком. Если б это сказал кто-то другой, не поверил бы,
