Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 49
сочувствующего следователя. Именно мне сочувствующего. И, зная состав военного трибунала, состоящего из местных, дагестанских, кадров, думаю, именно он настоял на том, чтобы мой вопрос рассматривался не по месту происшествия, а по месту моей службы. Поговаривали, что сначала дело собирались вообще передать Москве, и это было бы для меня наихудшим вариантом, потому что Москва традиционно заигрывает с российскими республиками, особенно с кавказскими. И там мне могли бы дать даже реальный срок, хотя и небольшой, поскольку сам я в расстреле не участвовал. Но следователь снова настоял на своем, и дело рассматривал военный трибунал нашего округа. Кроме того, хотя я и постоянно находился под подпиской о невыезде, меня все же не взяли под стражу и не отправили в СИЗО на нары. Опять, видимо, сыграло роль то, что я сам лично в расстреле не участвовал. По крайней мере, так сказал мне следователь. А он, мне показалось, имел определенный авторитет в военном трибунале и мог оказывать на него влияние. В то же самое время тот же следователь обещал мне разжалование в рядовые и увольнение из армии как лучший для меня вариант исхода моего дела. Но трибунал посчитал, что такое наказание было бы слишком крутым, и лишил меня звездочки на каждом из погонов, оставив служить в армии. Честно говоря, я даже не представлял себе жизнь вне армии. И совершенно не знал, чем могу заняться, став гражданским лицом. Так я и сказал на заседании. Может быть, именно эти мои слова, может быть, характеристика, написанная на меня начальником штаба сводного отряда в регионе Северного Кавказа майором Одуванчиковым, согласно которой от приговора трибунала пострадаю не столько я, сколько армия, потерявшая такого командира роты, сыграли в моей судьбе положительную роль. Но факт остается фактом, меня только понизили в звании и должности, поскольку наказать кого-то все равно следовало, и на этом дело завершилось.
– Тебя осудили по нижнему пределу статьи уголовного кодекса, – сказал следователь, пожимая мне на прощание руку. Я впервые увидел его в мундире и с погонами полковника. До этого он всегда, на каждом допросе, был в гражданской одежде, и я даже не знал, что он носит воинское звание. А, судя по форме, звание у него было воинское, а не служебное, как, скажем, у ментов.
Домой я вернулся счастливый и радостный, чем удивил жену Ларису. Она, кстати говоря, собиралась присутствовать на заседании трибунала, но я настоял на том, чтобы супруга осталась дома. Лариса поддерживала меня, как могла, утешала. Хотя я в утешении и не особенно нуждался.
– Ничего… Мы как-нибудь протянем. Пойдешь куда-нибудь на завод работать. Главное, чтобы «срок» не дали. А то нам с Люсей тяжело придется…
К тому моменту Лариса уже знала, что реальный «срок» мне не грозит. А Люся – это наша худенькая двухлетняя дочь, которую только что перевели из яслей в садик. Люся еще ничего не понимала, но чувствовала, что у папы с мамой что-то случилось. Наверное, воспринимала наше беспокойство своим детским сердцем. Из-за нее и начались мои следующие неприятности.
Я пошел в детский сад, забирать дочь. Пошел не как обычно, под конец рабочего дня, как хожу всегда, а раньше, воспользовался тем, что после заседания трибунала оказался практически свободным. Детский сад располагался на первом этаже пятиэтажного жилого дома. Что-то заставило меня подойти к окну. И тут я увидел, что моя дочь сидит с раздутыми щеками на голом полу, не в состоянии проглотить то, чем кормят детишек в детском саду – она даже дома иногда не желала есть то, чем мы пытались ее накормить, и каждый раз кормление девочки означало для нас с Ларисой муку, а перед ней стоит воспитательница, размахивает руками и дико орет на ребенка. Так орет, что даже на улице сквозь двойное стекло слышно, хотя слов было не разобрать.
Недолго думая, я ворвался в детский сад, быстро, не говоря ни слова, одел плачущую Люсю, зверем посмотрел на притихшую воспитательницу и поспешил в кабинет заведующей.
– Все! – заявил я категорично. – Больше моя дочь к вам в садик ни ногой…
Заведующая детским садом была возрастная женщина, жена начальника штаба нашей бригады, такая же крутая, как и ее муж, и настолько же властная, если не более, потому что такого мужа еще следовало «в узде» удержать…
– Что произошло? – строго спросила заведующая и грустно улыбнулась. Улыбка, по-особенному грустная, очень шла к ее волевому и суровому лицу, и, честно скажу, располагала к доверию.
Я повернул дочь к ней лицом и показал. Рот Люси по-прежнему был набит, и слезы все так же текли из глаз. Пришлось рассказать, чему я стал свидетелем, хотя разобрать слова воспитательницы я сквозь стекло и не мог, я был уверен, что она ругалась на Люсю матом. По крайней мере, выражение лица и артикуляция воспитательницы в тот момент говорили именно об этом. Это я тоже не забыл сказать.
– Подождите минутку… – попросила заведующая и вышла.
Она быстро вернулась, а за ее спиной колокольней возвышалась крупная воспитательница группы. Она была на полголовы выше меня и шире в плечах. И было удивительно, что такая вот крупная женщина могла орать на такое маленькое и беззащитное существо, как Люся.
– Опять на тебя жалоба, Парамончикова. А я ведь тебя официально, в приказе, предупреждала… И снова то же самое… Опять сдержаться не можешь! На детей кричишь… Четвертая жалоба… Все, мое терпение кончилось. Завтра можешь на работу не выходить. Ты уволена!
Честно говоря, я ожидал, что Парамончикова станет просить прощения и уговаривать заведующую не увольнять ее. И даже подумалось, что наверняка уговорит. Но подобный разговор, видимо, в самом деле был не первым, но явно стал последним, потому что воспитательница встала в позу, вроде бы даже замахнулась, и мне показалось, что она вот-вот ударит возрастную заведующую, чему бы я не удивился – современные люди привыкли считаться со своими габаритами больше, нежели с законом. Но она не ударила.
– А ты бы сама попробовала этих уродцев накормить, когда они есть не хотят! – заорала воспитательница, теперь уже бывшая, на заведующую. Видимо, она уже поняла, что обратной дороги у нее нет, и потому резко перешла на «ты». Это заведующую, похоже, больше всего задело. Возрастная женщина поджала и без того тонкие губы и вытянула руку, указывая на дверь.
– Вон отсюда… Вон! И чтобы больше твоего духу здесь не было!
– Я-то уйду, – сказала бывшая воспитательница, – и даже на тебя зла держать не буду. Ты должна была на жалобы реагировать.
Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 49
