Солнца или Солнце вокруг Земли, где паровоз — не овеществленное торжество человеческой мысли, как у русских, а исключительно средство передвижения, где живут по преимуществу самодовольные простаки, которые слыхом не слыхивали о Джордано Бруно, удавятся за копейку, обожают карнавалы, постоянно улыбаются на всякий случай, как помешанные, и настолько неинтересны друг другу, что они между собой говорят только о погоде и о том, кто у кого завелся на стороне.
Вот, собственно, и вся Европа, какая она есть, плюс вездесущие японцы и толпы зажившихся старичков.
Мы тоже хороши. Вдруг в середине позапрошлого, ХIХ столетия, в нашем медвежьем углу завелось целое учение на тот счет, что-де Россия — это во всех смыслах особь статья, что-де русские — самая здоровая нация на планете, у которой в загашнике имеется собственная, уникальная стратегия развития и которой суждено все человечество наставить на путь истинный, нужно только попутно не растерять своей самобытности, включающей в себя, кроме всего прочего, кислые щи, лучину и малахай. Удивительно, что это блажное учение (непонятно почему названное «славянофильством») не в Англии выдумали, где метро построили в том же году от рождения Христова, когда у нас отменили рабство, а именно что у нас, сирых и убогих, темных и забитых, в захудалой, воровской стране, где тучные черноземы давали самые низкие урожаи в Европе, помирал, едва народившись, каждый второй младенец, читать-писать умел один человек из ста, на двадцать два миллиона квадратных километров приходилось всего две шоссейные дороги и единственным национальным видом спорта был массовый мордобой.
Мы, русские, точно народ отдельный, не похожий ни на кого, но из этого, кажется, не следует, что боярский синклит нам органичней, чем двухпалатный парламент, больше к лицу лапти, нежели штиблетные ботинки, подсечное землепользование у нас выгоднее трехполья, Сивка-Бурка практичней, чем паровоз. В действительности мы такие же люди, как все, общего индоевропейского корня, даром что чрезмерно самобытны, выдумщики, сравнительно безобразники, по временам вояки, по временам миротворцы, во всяком случае, русские нисколько не лучше и не хуже немцев (возьмем это понятие широко). Немцы изобрели книгопечатание и микроскоп, русские — радио и телевидение, у них есть Шекспир, у нас Достоевский, и у них футбольные фанатики — отщепенцы, и у нас отщепенцы, ну разве что в Англии полиция взяток не берет, а так и на Альбионе теперь рецессия, и в России дела плохи, и запросы нас одолевают международные, одинаковые, по преимуществу «хлеб наш насущный даждь нам днесь».
Но тогда, спрашивается, с какой стати России суждена иная, уникальная историческая судьба, тем более что и Германия, и наше богоспасаемое отечество равномерно прошло через феодализм, капитализм, империализм, социализм, в разных, правда, редакциях, потом опять ударились в капитализм, причем отягощенный институтом «гастарбайтерства», а нынче и мы и они головы ломаем, как бы нам выйти из тупика…
Признаться, в отличие от народов устоявшихся, более или менее вменяемых, то есть не настолько отравленных романтическими настроениями, мы любим пускаться в эксперименты, например, мы было задумали в 1917 году наладить общество абсолютной справедливости, но очень скоро потерпели фиаско по всем статьям. И поделом: не модничай, не мудруй, помни французскую максиму «Счастье обретается только на проторенных путях» и соображайся с возможностями слабого человека, который покуда не достоин царствия Божия на земле.
Словом, неясно, с какой стати в нашем медвежьем углу завелось учение, над которым еще Гоголь насмехался, обозначив его девизом «Смотрите, немцы, мы лучше вас». Тем более неясно, что наши теоретики «славянофильства» были люди отлично образованные, умники и всячески комильфо. Так надо полагать, что рекомое учение, опять же, вышло из национального комплекса неполноценности, поскольку, что ни говори, а со времен «Салической правды» мы отставали от Европы примерно на триста лет. Обидно все-таки: мы такие умные, утонченные, при душе, о монадах по Лейбницу беседуем, а у нас под окнами сплошная азиатчина и разор; у нас людьми торгуют, мальчики (со слов Салтыкова-Щедрина) поголовно щеголяют без штанов, законы есть, но словно бы их и нет, народ сидит на одном хлебе, которого не всегда хватает до Рождества. И не просто обидно, а до того обидно, что поневоле сочинишь панегирик родному краю с упором на «светлое будущее», благо действительно есть чем покичиться перед прочими народами, например: у нас самый богатый в мире ругательный вокабуляр, лесов, полей и рек девать некуда, нигде нет крестьянской общины, предтечи коммунизма, а у нас есть. Посему «разумейте, языцы, и покоряйтеся, яко с нами Бог».
Первый русский славянофил Павел Иванович Пестель, теоретик и вождь Южного общества декабристов, до того даже был раздосадован дисгармонией между Лейбницем и мальчиками без штанов, что задумал перевести все без исключения иностранные, заимствованные слова на русский язык, в чем, однако, не преуспел; ну не переводятся по-русски, хоть ты тресни, «академия», «музыка», «бельэтаж», и все попытки принудительно вывести соответствующий аналог только к тому и приводят, что в результате получается смешная белиберда.
И чего, спрашивается, было расстраиваться, чего изводить себя словотворчеством, если и у немцев нет своего, природного существительного для понятия «конституция», а похитили они это слово у древних римлян, а «математику» украли у афинян, и вообще, с точки зрения античного человека, и мы — варвары, и они — варвары, обогатившие свой язык плагиатом, только они расположились поблизости от очагов древних цивилизаций, а мы возмутительно далеко.
Уже тем может утешиться гордое русское сердце, что ни один народ в мире не способен трансформировать наречие в существительное, а мы пожалуйста — «авоську» вывели из «авось».
Уж на что Лев Толстой был мудрец, а и того российская действительность, можно сказать, оставила в дураках. Лет шестьдесят этот гений водил пером по бумаге, тридцать лет искал Бога и, наконец, пришел к заключению, что по-настоящему счастлив тот, кто не ест убоины, неукоснительно следует евангельским заповедям, живет черным трудом, ничего не имеет и ничего не желает, обратно опростился до стадии тульского мужика. Потом эту доктрину подхватили тысячи людей, которые чаяли всемирной гармонии через непротивление злу насилием, и чуть ли не целая церковь из них образовалась, смиренных и трудящихся, инфантильных и неимущих, вегетарианцев и щеголяющих босиком.
Вот что любопытно: доживи Лев Николаевич до 1918 года, как-то продвинулось бы его учение, или нет? Ведь записного толстовца непременно должна была озадачить странная ситуация — ведущей фигурой в стране стал именно что мужик, по преимуществу «плачущий», «кроткий», «алчущий и жаждущий правды», всех заставили пилить дрова, включая бывших фрейлин и профессоров, всяческое имущество отменили, человек опростился до такой степени, что ему не на что огурчика купить, чеке и при желании не окажешь сопротивления, по городам и весям бродят сплошь босые вегетарианцы, а счастья как не было, так и нет.
И даже все сложилось как будто наоборот: кругом ужасы и вопиющее хамство, бескормица и насилие, братоубийство и самодержавие похлеще Романовского, даром что человек пошел на все уловки, все наставления Льва Толстого исполнил, чтобы достичь вселенской гармонии и мира в самом себе.
А еще говорят, что ключ от социального благоденствия и согласия человека с природой нужно искать не во внешних условиях жизни, а непосредственно в человеке как самодовлеющем существе. Однако на поверку выходит, что и условия жизни
