полу, прислонившись к витрине, и, не в силах произнести ни звука, умоляюще смотрел на рыжую ведьму.
— Кивни, если согласен на мои условия, — приказала она.
Превознемогая боль, Иван Николаевич старательно закивал. По звонкому хлопку ладоней девушки боль мгновенно отпустила. Везде. Он ощущал себя вернувшимся из ада. Подвигал руками, встал, прокашлялся, ничего. Боли не было.
— Икону вернёшь, сегодня же, хозяйка уже пришла. Сглаз с тебя сняла, больше он тебе докучать не будет. В плату за помощь беру твою сегодняшнюю выручку и пса. У меня всё, упакуй мне чучело.
Мила подождала, пока Иван Николаевич завернул в бумагу и положил в пакет таксу, приняла от него увесистую стопку купюр и спокойно пошла к выходу. Лёха галантно открыл ей дверь, пропуская вперёд себя.
— Не забудь про икону, — бросила на прощанье Мила и магазин опустел.
--
Иван Николаевич устало опустился на любимый кожаный диван. "Вот стерва", — подумал он. В одночасье он лишился выручки, любимого чучела, да ещё икону вернуть надо. Сплошные убытки. За окном антиквар снова увидел худую сморщенную старушку. Месяц назад её сын продал Ване старинную икону за бесценок, видно понял, что вещь дорогая, а реальную цену не узнал. А Ване это на руку, купил за тридцать, продаст за пятьсот. Теперь старушка приходила к нему каждый вечер, но после его доходчивых объяснений, что икону он не вернёт, а денег на покупку ей не хватит, бабушка просто подолгу стояла возле окна, а потом уходила.
В голове Ивана Николаевича было тихо и спокойно, никакого шума, молитв и хорового пения. Значит ведьма действительно сняла сглаз, а может тогда и не отдавать икону? Откуда она узнает? Откуп получила, вряд ли ещё сюда сунется. Ваня думал. Старушка всё еще стояла возле окна. Вдруг зазвонил телефон, это была жена.
— Ванечка, приезжай домой, я не знаю что делать, — кричала она в трубку в панике. — Славик плачет, зажимает уши руками и жалуется, что слышит какие-то молитвы.
— Давно?
— Минут пять, он не может объяснить толком, говорит в ушах будто кто-то поёт хором, как в церкви. Что мне делать? Его нужно срочно ко врачу, ему плохо, — жена плакала и умоляла его приехать как можно скорее.
— Сейчас закончится, подожди минуту, — Иван Николаевич повесил трубку и пошёл к полке с иконой. Он взял её в руки, со вздохом в последний раз посмотрел на дорогую антикварную вещицу и, положив в пакет, вышел на улицу. Старушка с недоверием следила за каждым его движением, а когда он вручил ей пакет, беззвучно заплакала.
— Спасибо, милок. Спасибо. Я за тебя молиться буду, дай Бог тебе здоровья.
Ваня её не слушал, он пошёл обратно в магазин, заперся изнутри и направился к бару в своем кабинете. На ходу он позвонил жене, удостоверился, что с сыном всё в порядке и, сказав, что переночует на Арбате, достал бутылку коньяка. В полном одиночестве он распечатал её и налил янтарную жидкость в тяжёлый стакан. Денёк сегодня выдался напряженный. Ване хотелось расслабиться.
--
Мила вышла из антикварного магазина и заметила неподалёку худенькую старушку в сером драповом пальто. Бабушка стояла, укутанная шерстяным платком, и тоскливо смотрела на светящиеся витрины.
— Бабуль, это ты за иконой пришла? — Мелана подошла ближе.
Старушка вздрогнула, будто вышла из оцепенения, в котором пребывала. Заморгала, утёрла носовым платочком слёзы и подняла голову на девушку.
— Я, — голос её был тихим и таким тёплым, что на Милку нахлынули воспоминания о её родной бабулечке. Баба Марфа хоть была не маленькой и худенькой, а голос очень похож. Бывало прижмётся Милка к бабулечке, а та по голове гладит и приговаривает: "Ты мой огонёчек, рыжик мой кудрявый, Бог тебя храни".
— Никуда не уходи, подойди ближе к окнам и жди, сегодня он тебе её отдаст, — пообещала девушка старушке.
— Так у меня денег нет, он говорит дорогая она больно, не накопить мне с пенсии. Я так молюсь, через окошко, — она тяжело вздохнула, перебирая сухими сморщенными пальцами уголок пухового платка.
— Хорошо, что молишься, только больше не колдуй, ни к чему хорошему это тебя не приведёт, — Мила назидательно посмотрела прямо в глаза бабушке.
— Да знаю я, милая, знаю. Не хотела же, а Нинка соседка настояла. Говорила мне постоянно, что только это и поможет, иначе ничем его не пронять. Вот она мне и заговорила пепел, а я уж его сюда и высыпала. Каждый день у Бога прощения за это прошу, не знаю, поможет ли?
— Если крепка в тебе вера, то поможет. Жди, никуда не уходи, пока икону обратно не получишь. Храни тебя Бог, — и Мелана с Лёхой направились в сторону метро.
Только сейчас Мила поняла, как она устала. Нахлынули одновременно пережитый стресс от направленного на неё пистолета и потеря сил от заговора на боль. Не обращая внимания на снег и холод, девушка села на ближайшую лавку и откинулась. В голове гулким эхом пульсировали фразы, куски молитв, какое-то хоровое пение. Мила закрыла глаза, нужно было почиститься и выдохнуть. Наплевав про то, что она не одна и на сильно оживленной улице, девушка быстро погрузилась в транс.
Со стороны это выглядело странно и даже подозрительно, ровное покачивание головой из стороны в сторону и тихое мычание. Опасаясь за то, что Милу примут за наркомана под хорошей дозой, Лёха сел рядом, готовый в любой момент прикрыть полюбившуюся ему ведьмочку. Напротив них сидела на раскладном матерчатом стульчике художница и рисовала. Рядом на импровизированной полке из куска картона стояли уже готовые работы. Маленькие картинки в рамочках для фотографий примерно 10*15. Люди периодически останавливались возле неё, смотрели и шли дальше. Лёха разглядывал рисунки с трёхметрового расстояния, но никак не мог понять, что там изображено.
— Блин, Лёха, ты так громко фонишь, никак не расслабиться, — Мила открыла глаза и толкнула парня в бок.
— Ты чего, я вообще молчал. Просто сижу рядом, а то подумают, что ты под кайфом, ментов вызовут.
— Да ты извилинами скрипишь громче, чем поёшь: «Что это? Что это?» Что ты там такого интересного увидел?
— А ты что, мысли читать умеешь? — опешил парень.
