Долго ждать не пришлось, и уже через минуту рядом с ним остановился грузовик с рекламой картофельных чипсов «Фрито-Лей». Водитель, курносый мужчина с бочкообразным животом, махнул рукой и открыл дверцу. Эмблер забрался в кабину.
На память пришли слова старого гимна: «Сюда нас вера привела».
Грузовик, легковушка, автобус — несколько пересадок, и вот он уже стоит на асфальте в пригороде столицы. Первым делом Эмблер поспешил избавиться от промокшей и выглядевшей неуместной формы. Зайдя в придорожный универмаг, он нашел отдел спортивной одежды, где и купил все, что надо, расплатившись кстати оказавшейся в карманах мелочью и переодевшись за кустиками самшита возле служебного входа. Времени рассматривать себя в зеркало не было, но Эмблер знал, что брюки цвета хаки, фланелевая рубашка и ветровка на «молнии» и есть то самое, во что облачаются тысячи американцев после рабочего дня в офисе.
Пятиминутное ожидание на автобусной остановке — Рип ван Винкль возвращается домой. Глядя в окно на меняющийся пейзаж, Эмблер поймал себя на том, что как-то незаметно превратился из действующего лица в зрителя. Так бывает всегда: на каком-то этапе выработанные организмом гормоны стресса расщепляются, и тогда возбуждение или страх уступают место оцепенению, ступору. Именно это и случилось сейчас с ним. Мысли разбежались. В памяти снова зазвучали голоса из недавнего прошлого; перед глазами встали лица тех, кого он видел в последние месяцы.
* * *
Последним из наблюдавших его психиатров был высокий сухощавый мужчина лет пятидесяти с небольшим, в очках с черной оправой. Волосы на висках поседели, а длинная, по-мальчишески падающая на лоб русая прядь только подчеркивала, как далек он в действительности от беззаботной юности. Впрочем, глядя на него, Эмблер видел не только это.
Он видел человека, который, защитившись аккуратно пронумерованными папками и фломастерами (шариковые ручки, так же как и карандаши, считались потенциально опасным оружием), на самом деле ненавидит и презирает свою работу и место, где работает, потому что здесь, в закрытом правительственном учреждении, на первом плане не лечение, не исцеление пациента, а секретность. Почему он оказался в клинике Пэрриш-Айленда? Каким ветром занесло его на остров? Эмблер мог только строить гипотезы, вычерчивать возможные траектории карьеры: стипендия СПОР[1], учеба в колледже и на медицинском факультете, должность психиатра в военном госпитале. Но планы-то были другие, а? Восприимчивый к сотням самых разных выражений незаслуженно обойденной осмотрительности, оскорбленной гордости, неоцененного благоразумия, Эмблер видел человека, мечтавшего о другой жизни, может быть, о той, которую показывают в старых романах и фильмах: заставленный книгами офис в районе Верхнего Манхэттена, обитая мягкой кожей кушетка, уютное кресло, трубка, достойная клиентура — писатели, артисты, музыканты, — интересные случаи. И вместо всего этого — однообразная поденщина, ненавистная клиника, безымянные пациенты и сотрудники, которым нельзя доверять. Разочарованный в работе, он наверняка искал чего-то еще, что раскрасило бы унылое существование, вдохнуло свежую жизнь, помогло чувствовать себя особенным, не таким, как все, личностью, а не винтиком бездушной правительственной машины. Может быть, он путешествует по свету, проводя отпуск в экзотических экотурах по пустыням и дождевым лесам. Может быть, у него есть чудесный винный погребок. Может быть, он страстный баскетбольный болельщик или поклонник гольфа. Так или иначе, у него должно быть что-то. Когда душа выгорает, всегда остается что-то. Эмблер допускал, что может ошибаться в деталях, но не сомневался в верности базовой структуры чувства. Он знал людей.
Он видел их.
Психиатр невзлюбил его с первого взгляда, как будто на подсознательном уровне ощутил нечто тревожное или даже враждебное. Опыт должен был позволить ему понять и постичь пациента, вместе с чем приходило обычно чувство превосходства: превосходства учителя над учеником, врача над больным. Но в случае с Эмблером никакого преимущества психиатр не чувствовал.
— Позвольте напомнить, что цель этих сеансов исключительно оценочная. Моя работа заключается в том, чтобы наблюдать за процессом, отслеживать возможные проявления побочных эффектов принимаемых вами медикаментов. Так что давайте начнем с этого. Вы заметили что-то новое в своем состоянии?
— Мне было бы легче говорить о побочных эффектах, — медленно произнес Эмблер, — если бы я знал, в чем должен состоять главный эффект.
— Назначение принимаемых вами лекарств заключается в том, чтобы контролировать ваши психиатрические симптомы. Параноидное мышление, диссоциативное расстройство, эгодистонические синдромы...
— Слова... Ничего не значащие слова... Бессмысленные звуки.
Психиатр отпечатал что-то на ноутбуке. Бледно-серые глаза его за стеклами очков оставались холодными.
— Вашей проблемой диссоциативного расстройства личности занимались несколько групп специалистов. Мы изучали вот это. — Доктор нажал кнопку на приборе дистанционного управления, и из скрытых динамиков зазвучал записанный на аудиопленку голос. Голос принадлежал Эмблеру, в этом не было никаких сомнений. И что же он говорил? «Я знаю, за этим стоите вы. Вы все. Они все. След человеческого змея на всем». Голос звенел от напряжения. «Трехсторонняя комиссия... Опус Деи... Рокфеллеры...»
Так мог бы говорить какой-нибудь помешанный на теории заговора. Слушать собственный голос, записанный на одном из предыдущих сеансов, было невыносимо, почти физически больно.
— Остановите, — негромко попросил он, не имея возможности перекрыть фонтан эмоций. — Пожалуйста, остановите.
Психиатр нажал на кнопку.
— Вы все еще верите в эти... теории?
— Это параноидные фантазии, — с трудом, но достаточно отчетливо проговорил Эмблер. — Ответ на ваш вопрос — нет. Я просто... ничего не помню. Не помню, когда говорил такое. Это не я. То есть это не тот, кто я есть.
— Тогда вы кто-то другой. Вас двое. Или даже больше?
Эмблер беспомощно пожал плечами.
— В детстве я хотел стать пожарным. Сейчас я уже не хочу им становиться. Тот мальчик не есть я сегодняшний.
— Во время прошлого сеанса вы сказали, что в детстве хотели стать бейсболистом. Или я говорил с кем-то другим? — Психиатр снял очки. — Я задаю вопрос, который вам следует задать себе самому: кто вы?
— Проблема этого вопроса, — после долгой паузы сказал Эмблер, — в том, что вы считаете его многовариантным и хотите, чтобы я выбрал ответ из предлагаемого списка вариантов.
— Полагаете, проблема в этом? — Психиатр оторвался от экрана ноутбука, посмотрел на пациента и покачал головой. — Я бы сказал, проблема в другом: вы рассматриваете более одного варианта.
Он едва не проехал свою остановку, Кливленд-Парк, но все же успел выйти вовремя. Надел бейсболку и оглянулся — сначала отслеживая любые отступления от нормальности, а уже затем воспринимая саму нормальность.
