После этого я чуть живой в плен попал.
Вагон, после некоторой задержки, вдруг быстрее и быстрее начал на бок валиться. Его правая стенка роль пола какой-то момент сыграла, а потом я уже плохо происходящее стал воспринимать. Головой со всего маха об что-то звезданулся.
Голова у меня не чугунная. Её содержимое — инструмент тонкий, нежный и подобное обращение категорически не приветствует.
Тем более, по головушке мне не раз уже попадало, а это тоже её крепости не способствует.
Очнулся я… Быстро или не быстро — сказать затруднительно. Перед крушением поезда на часы не смотрел, а теперь — тем более. Совершенно не до этого мне было.
Плохо мне сейчас. Это могу сказать однозначно.
Похоже, не одному мне. Кругом стонет кто-то, матерится, орёт, маму родненькую вспоминает…
Я на потолке лежу. Глаза-то у меня целы и ясно различают, что вагонный пол сейчас от меня сверху и слева чуток. Тут я, явно не к месту, зверьков своих золотых поблагодарил за улучшение моего зрительного анализатора.
Попробовал правой рукой пошевелить. Движется рука и не особенно мне даже и больно.
То же самое с левой рукой и ногами.
Однако, что-то с головой у меня не ладно…
Как очнулся, вроде ничего было, а тут — не то что она заболела, а как будто я ополоумел…
Соображения у меня как-то не стало.
Последнее, о чем более-менее ясно помню, что в башку мою дурную втемяшилось, что чемодан мне мой надо за каким-то лешим срочно найти. Вот, словно небо на землю упадет и жизнь моя драгоценная сейчас окончательно завершится, если я его сейчас не найду.
Тут поезд с рельсов сошел, народу куча пострадала, помощь надо оказывать налево и направо, а мне чемодан стал всего на свете дороже и жизнь без его немила.
Словно затмение у меня случилось.
Помешательство в уме.
Причем, не тихое, а самое что ни на есть…
Описать словами такое невозможно.
Не хватает их просто…
Я как мухоморами обкормленный на четвереньки поднялся, всё мне до окружающих совершенно похрену. В голове ушибленной только одна мысль — чемодан, чемодан, чемодан…
Башкой чумной туда-сюда повертел.
Вот он, мой голубчик и бесценное сокровище.
— Иван, помоги, — слышу, как Павел меня зовёт, а мне совершенно безразлично…
— Сейчас, сейчас…
А, сам не к Павлу, а к чемодану…
Схватил я чемодан, волоком его потащил. Он, словно свинцом налит.
Был, почти как пушиночка на вокзале в Санкт-Петербурге, а вот тут с ним такая метаморфоза произошла…
Или, со мной?
Потом на меня чернота какая-то стала накатывать.
Тут — помню, здесь — хоть каленым железом меня пытай — ничего в памяти не осталось…
Как из вагона выбрался — полный провал, ни одного даже проблеска.
Но, как-то ведь я его покинул?
Очнулся, в какой-то мере в себя пришел — по лесу бреду, солнце уже закатывается. Чемодан — при мне…
Что самое чудное — последнее для меня самое главное…
Причем, воспринимаю я своей ушибленной головой это как само-собой разумеющееся и совершенно правильное.
Когда из этого состояния я во тьму нырнул, не помню…
Следующее светлое пятнышко — уже ночь. Я у поваленного дерева какого-то сижу. Спиной на него оперся.
Чемодан? При мне. Где же ему ещё быть…
С ума я после травмы головы не сошёл. Критика у меня к своим действиям сохранена. Некоторое понимание имеется, что я не то совсем делаю. Не так себя в перевёрнутом вагоне вёл, ну — и дальше. Однако — чемоданная ручка у меня в руке, её я крепче крепкого держу, словно от этого судьба всего мира зависит.
Не на долго в голове моей прояснилось. Опять во тьму я соскользнул.
Дальше, уже в яме какой-то в себя пришёл. Лежу, бок болит.
Голову повернул.
Мааать…
Впритирку к моему тельцу кол торчит…
Чемодан?
Тут же, родимый. В яме.
Вверху, на краю ямы, мужики бородатые стоят. На меня смотрят.
Что, смотреть-то? Доставать меня из ямы надо, первую помощь оказывать. На медицинскую помощь я не рассчитываю, где ей тут взяться… Хоть бы рану на боку грудной клетки обработали и перевязали…
Тут светлый промежуток осознания мира у меня опять завершился.
Глава 14
Глава 14 Где-то в лесу
В который уже раз я здесь как из глубокого омута на поверхность выбраться пытаюсь. Поднимаюсь все ближе-ближе к свету, к звукам из безмолвной тьмы…
Тела своего пока не чувствую.
Только сознание имеется, да и того не много.
Но, постепенно его становится больше, темнота отступает, звуки появляются.
Первоначально только в виде тонкого писка, а потом сразу бац — и я на поверхности…
Дома такого не было. Сознания я даже там ни разу не терял. Засыпал и просыпался как все нормальные люди.
Тут же — без этого года не проходит, а в какой, и по нескольку раз такой напасти подвергаюсь.
Миллионы и миллионы уже нервных клеток сжёг, скоро в дурачка превращусь. А, что — недолго и до этого…
Я лежал на чем-то жестковатом, но и это хорошо. Всё не на полу, в луже или на голых нарах.
По середину груди — одеяло. Вернее — какая-то шкура.
Попробовал голову повернуть.
Поворачивается, хотя где-то внутри черепа, в месте, для мозга предназначенном, сразу молоточки застучали. Причем, не друг по другу, а по моему серому думательному веществу. Но, так не сильно, вполне терпимо. Бывало и хуже.
На секунду я замер. Голове стало легче…
Ну, и это пройдёт — не родимое…
Время, оно — лечит.
На лавке моя форменная одежда лежала. Аккуратно так сложенная. От неё почему-то костром легонько попахивало. Едва-едва заметно, но нос у меня сейчас… Опять же — зверькам моим спасибо.
Я быстро-быстро, откуда что и взялось, в области живота и по бокам от него стал себя ощупывать.
Мать…
Нет пояса со зверьками!!!
Меня аж пот прошиб.
Уффф… Крот слепой…
Вот он, пояс, из-под брюк, что на лавке лежат, выглядывает.
Я схватил пояс, сел на лежанке и вместилище золотых зверьков на своё законное место разместил. Ощупал его — зверьки на месте.
Фууу… Точно, скоро свихнусь от таких стрессов…
Так, а — чемодан?
Мля, да дался он мне…
Чемодан этот…
Хоть бы что в нём ценное было…
Ценное? А, аппараты мои? Чем, не ценность?
Так вон он — чуть дальше, у бревенчатой стены стоит. В целости и сохранности.
Тут в помещении, где я в себя пришел, кто-то громко зевнул. Сладко так, с оттяжечкой…
— Ой!
Я, уже сидя на лежанке, повернул голову в сторону прозвучавших звуков.
С лавки, теперь другой, а не на которой моя одежда лежала, на меня пялился парнишка. Парнишка, как парнишка. Рубаха, портки, рыжий.
— Доброе утро, — я подмигнул зёве-позёве.
Тот не ответил, вскочил на босые ноги, пулей вылетел в дверь.
С временем суток, кстати, я не ошибся. Светало. Только-только, но ночь уже отступила. В дверь холодком чуть потянуло, чей-то голос донёсся…
Минуту, другую ничего не происходило, а потом на пороге не затворенной пареньком двери мужик появился. Возраст точно сразу не разобрать, но в годах. Борода, правда, без единого седого волоска. Другой бы такого не разглядел, а я вижу. Хоть и башкой своей в вагоне здорово звезданулся, но зрение полностью восстановилось. Слух, к моей радости, тоже. Слышу, как где-то в углу мышь скребется. Как дверь бухнула, она, правда, на какой-то момент затихла, а сейчас снова осмелела.
Я вежливо пришедшему кивнул.
Тот в ответ чуть заметно головой качнул.
— Ожил? — мужик, оказывается, ещё и говорить умел.
Это со мной всегда так. Как очнусь, из отключки выйду, на юмор и ха-ха меня пробивает. Знаю я за собой такую особенность моего многострадального организма.
— Да, — коротко отвечаю.
Что тут говорить, так всё видно.
— Бок как?
Как-как… Побаливает. Под повязкой. Она сухая, значит — кровотечение у меня остановилось. Это хорошо. Лишь бы воспаление теперь только поменьше было. Быть-то оно — всё равно будет. На колу, на который я напоролся, гадать не надо — дряни всякой было предостаточно. После каждого зверя, что в волчью яму попадали, его же с мылом не промывали, спиртом не стерилизовали.
— Хорошо.
Раньше, дома, я бы сказал — нормально, но тут они этого слова не понимают. Ну, может кто-то и понимает, но с такими мне столкнуться не пришлось.
— Есть пошли…
Тут я чуть не прыснул. Ну, точно — как Баба-Яга. Помыть меня, похоже, чуток помыли, когда я без сознания был. Сейчас покормят, а потом и спрашивать начнут. Откуда, мол, ты тут такой красивый и с чемоданом
