Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 80
СЕРАФИНА
Лорд Эдмунд Нейпир не имел претензий к жизни, и, если учесть, что был он богат, красив, холост да еще владел роскошным особняком на Чейни-Уок, можно было без преувеличения сказать, что весь мир лежал у его ног. И в самом деле, ничто – за единственным досадным исключением, о котором мы вскоре узнаем, – ничто не омрачало его безмятежного существования с самого рождения, которым он осчастливил свет почти сорок лет назад, вплоть до того дня, когда мы застаем его задумчиво созерцающим пустое место на стене в его частной картинной галерее.
Притом что парадный холл и лестница в доме были, как это положено, украшены портретами представителей династии Нейпир, галерея была открыта только для самых близких знакомых лорда Эдмунда. Длинная, обшитая деревянными панелями комната со сводчатым потолком и искусно устроенным освещением напоминала о величии своего хозяина. Однако даже беглого взгляда по сторонам было достаточно, чтобы распознать в лорде Эдмунде великого ценителя женских образов, щедро и разно образно представленных на сотнях полотен, теснившихся на стенах, и в многочисленных статуэтках из бронзы, мрамора, жадеита, слоновой кости и других ценных материалов. Стоит за метить, что все произведения были подобраны с величайшим вкусом, – во всяком случае, это было лучшее, что можно купить за деньги. Но представить лорда Эдмунда слепым почитателем Женской Красоты было бы, по крайней мере, нетактично, а по большому счету – совсем неверно. Джентльмен, с рождения обласканный судьбой и вознесенный на вершину общества, просто не может не сознавать своих достоинств; и потому справедливости ради надо сказать, что лорд Эдмунд и Женская Красота давно уже состояли в интимных отношениях. Именно данный факт, как ни парадоксально, и повергал лорда Эдмунда в печаль, и по этой же причине стена в северном, дальнем, крыле галереи, где должен был бы располагаться венец его коллекции, упрямо пустовала. В течение многих лет он безуспешно пытался украсить этот уголок подходящим портретом, но ни один из них не соответствовал его представлениям о Прекрасном.
Сам лорд Эдмунд вряд ли мог объяснить причину своего холостяцкого статуса, который между тем вызывал живейший интерес со стороны всех почтенных дам, имевших дочерей на выданье. Не одна матрона тешила себя мыслью породниться с лордом, но стоило кому-то возомнить себя победительницей, как добыча ускользала из расставленных сетей, едва удостоив несчастную просьбой о прощении за нарушенную клятву. Сердце лорда дрогнуло лишь однажды, но это было много лет назад, ко гда ему не исполнилось еще и двадцати четырех. О браке говорить не приходилось: мисс Элеонора Брандон, хотя и бесспорно красивая, равно как добросердечная (и, к слову сказать, гораздо более образованная и начитанная, чем сам Эдмунд), не имела ни родословной, ни приданого; хуже того, она занималась живописью и питала свои творческие амбиции, хватаясь за любые заказы – пейзажи и прочее, которые могли предложить художественные студии в Челси. К моменту их знакомства у нее был воздыхатель, лет на десять старше, жалкий художник-портретист, который едва сводил концы с концами; тем не менее она готова была отдать ему свое сердце. Однако молодость и обаяние Эдмунда перевесили, причем чаша весов качнулась столь сильно, что юный Нейпир не устоял под натиском бурной любви Элеоноры. Он не верил – во всяком случае, впоследствии, когда оглядывался назад, – что сделал ей предложение самым недвусмысленным образом, но отцу в приватной беседе сообщил именно это, после чего старый граф запретил не только брак, но вообще какие бы то ни было отношения с мисс Брандон.
Эдмунд уже давно вышел из младенческого возраста, он был единственным наследником и, конечно, мог бы воспротивиться решению родителя, но это грозило обернуться серьезными финансовыми проблемами и прочими неприятностями. Что было делать молодому человеку? Мисс Брандон, конечно, заслуживала объяснений, но он рассудил, что это принесет лишь страдания и ему, и ей, так зачем понапрасну бередить душу? К тому же, если отец вдруг узнает… нет, Эдмунд не мог этого допустить; письмо представлялось самым разумным выходом из положения, но выдавить из себя хотя бы строчку оказалось чертовски трудно, и он бросил эту затею. Появилась новая идея: послать эмиссара, верного друга, на честность и порядочность которого можно рассчитывать, и такой человек был у него на примете. Но посланник был так тронут горем мисс Брандон, что, вернувшись, обрушился на своего друга с обвинениями в жестокости и недостойном поведении. Разумеется, дружбе пришел конец, а дело между тем так и осталось нерешенным. Наверное, Эдмунду стоило самому пойти к мисс Брандон, объясниться… и, если бы только не отцовский нрав, всегда непростой, а в последнее время вовсе непредсказуемый, он бы действительно так и поступил. По крайней мере, ему так казалось.
Тянулись дни, превращаясь в недели бездействия, пока однажды к вечеру, как раз в тот момент, когда Эдмунд закончил весьма болезненный разговор с отцом на тему своих трат и собирался выйти развеяться, лакей сообщил, что в дверях стоит «юная особа» и настойчиво добивается встречи с молодым Нейпиром, отказываясь верить в то, что его нет дома. С тяжелым сердцем Эдмунд спустился вниз, отец шел следом. Видеть бледное, убитое горем лицо Элеоноры было выше его сил; еще мучительнее было наблюдать ту радость, которая охватила ее при виде любимого. Элеонора шагнула навстречу, готовая обнять его, но, парализованный устремленным ему в спину мрачным взглядом отца, Эдмунд лишь пролепетал что-то и ретировался, не дожидаясь, пока перед ней захлопнут дверь. В тот же вечер он узнал, что молодая женщина бросилась с моста Баттерси и утонула. Это была Элеонора; предварительное следствие, приняв во внимание факт беременности жертвы, вынесло вердикт о самоубийстве на почве душевного расстройства.
Имя Эдмунда не связывали с трагедией. Старый граф тут же отправил сына за границу, где тот задержался на несколько месяцев до тех пор, пока отец не скончался от апоплексического удара, который мгновенно разрешил все существовавшие между ними противоречия. Поначалу Эдмунд терзался муками совести, но со временем, как и подобает богатым и титулованным юношам, он сумел забыться в нескончаемом потоке удовольствий, и мир вокруг вновь стал приятным и беззаботным. Образ Элеоноры постепенно тускнел в его памяти, потесненный новыми прелестными лицами, и вскоре от него остались лишь слабые очертания. На рубеже своего сорокалетия лорд Эдмунд окончательно расстался с ним.
Он мог бы считать себя абсолютно счастливым, если бы не точила его необъяснимая тревога – не то чтобы скука, но ощущение того, что мир лишился своего очарования. Последнее время Эдмунд все чаще ловил себя на том, что, вместо того чтобы любоваться красотами своей галереи, предпочитает созерцать пустую стену в северном крыле, как будто игрой воображения он мог вызвать образ, до сих пор ускользающий от него. Эдмунд был так поглощен этим занятием, что не замечал, как в бесплодном созерцании проходили часы, но тревога и волнение не отпускали; он был бессилен побороть чувственное желание, полыхавшее в нем, и тогда бежал прочь из галереи, из дома, чтобы затеряться в огромном городе, а потом, после бесцельных скитаний по улицам, возвращался домой и переодевался для выхода в свет.
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 80
