5
После снятия уже упомянутого верхнего слоя толщиной в 2 м была достигнута высота уровня моря. На этом уровне место раскопки было поделено на квадраты 5x5 м с разделительными стенками в 1 м, при этом линии сетки были направлены по оси север-юг (см. рис. 11.29).
В северной части раскопки велись в первую очередь между F.20 и F.13 (поле GL; рис. П.30 – см. также фотоснимки в приложении Н). В срезе между F.20 и F.19 обнаружилась стена из обтёсанного камня, проложенная в направлении восток-запад. Эта стена, по-видимому, ограничивала территорию кладбища.
Профессор Чарльз Уилфорд-Смит. «Сообщение о раскопках при Бет-Хамеше».
Стивен и Юдифь двигались между палатками раскопщиков к автомобильной парковке. Такси между тем подъехало и остановилось перед мобильными домиками, а маленький белый «мицубиси» брата Юдифи в это время ещё подскакивал на ухабах на подъезде к лагерю. Иешуа уже махал им рукой сквозь лобовое стекло.
– Точный настолько, что по нему впору часы проверять, – сказала Юдифь. – Не понимаю, как ему удаётся.
– Да уж, – ответил Стивен.
Из такси вышли двое мужчин – один бледный, на исходе третьего десятка, с обозначившимся животиком и редеющими волосами; он беспомощно озирался, будто не ведая, каким ветром его сюда занесло; и водитель, сутулый старик, который как раз доставал из багажника чемодан и сумку на ремне. Новоприбывший, судя по всему, был важной птицей, поскольку навстречу ему с приветствием вышли и профессор Уилфорд-Смит, и Джон Каун.
Иешуа со скрипом затормозил прямо перед Стивеном и Юдифью, выскочил из машины и протянул Стивену руку прямо через пыльный капот автомобиля. Это был высокий, нескладный мужчина с курчавыми тёмными волосами сабра – еврея, родившегося в Израиле.
– Рад снова видеть тебя. Ну что, прижился здесь? Как я слышал, ты уже сделал первые впечатляющие находки.
– Да, – рассеянно сказал Стивен и кивком головы указал в сторону такси: – Ты знаешь, кто это такой?
Иешуа уставился в указанном направлении с прямотой, граничившей с невоспитанностью. В детективы он явно не годился.
– Нет, понятия не имею. А почему ты спрашиваешь?
– Его лицо мне знакомо. Только не знаю, откуда.
Юдифь испытующе взглянула на него, но промолчала.
– Окей, – сказал Стивен. – Может, потом вспомню. Поехали.
Они сели в машину, Юдифь на заднее сиденье. Иешуа завёл мотор и включил радио, диктор что-то зачитывал на иврите – судя по интонациям, новости. Стивен ещё раз выглянул наружу в сторону незнакомца, одетого в поразительно плохо сидящий костюм. Тот внимательно слушал, кивая, а профессор Уилфорд-Смит, казалось, что-то объяснял ему с типично британской сдержанной жестикуляцией. Стивен знал этого человека, где-то уже видел его лицо, но где? Обычно он мог положиться на свою память на лица, но теперь она его подводила. Встречаться с ним Стивену не приходилось, об этом он бы вспомнил. Он видел это лицо на каком-то снимке. Ну да Бог с ним, подумал он, когда машина тронулась. Как-нибудь само вспомнится, если это действительно важно.
* * *
Петер Эйзенхардт кивал всему, что говорил ему профессор на том неторопливом, неизбежно кажущимся высокомерным и заносчивым английском языке британских аристократов. Некоторые выражения он не вполне понимал, его английский изрядно проржавел от отсутствия практики. Итак, здесь ведутся археологические раскопки. Вот почему всё здесь имеет такой неупорядоченный и временный вид. Эйзенхардт вначале даже подумал о тренировочном лагере каких-нибудь повстанческих сил, а потом о натурных съёмках какого-то игрового фильма.
Поездка становилась совершенно непонятной. Когда они ехали по дороге между Тель-Авивом и Иерусалимом, шофёр неожиданно свернул на незаметное ответвление, как раз в тот момент, когда сзади их настойчиво теснил сигналящий спортивный автомобиль, а по встречной полосе угрожающе надвигалась тяжёлая фура. Просёлочная дорога оказалась просто катастрофически ухабистой, к тому же на километры вокруг не было видно никаких признаков цивилизации. И когда они тряслись по этим ухабам, а старик по-польски бормотал себе под нос что-то, похожее на ругательства и проклятия, в голове Эйзенхардта разрастались дичайшие фантазии. О бандитах и разбойниках с большой дороги, о подлом заговоре, и его бросило в жар при мысли, что он никому не оставил адреса и никто не знает, в какое место в Израиле его пригласил этот легендарный Джон Каун. Он уже видел себя лежащим в придорожной канаве, ограбленным и убитым, возможно, с отрубленной правой – пишущей – рукой, поскольку в одной из своих книг он невзначай написал нечто такое, что какие-нибудь религиозные экстремисты могли счесть за злостное богохульство и решили отомстить. Он уже видел, как к его трупу спешит Ури Либерман и дрожащими руками печатает на своём не то мобильнике, не то компьютере очередную ударную строку, которая появится уже в утреннем выпуске.
В какой-то момент, когда нормальное шоссе осталось уже далеко позади, а кругом простирались лишь плоские горы, усеянные камнями, он предался в руки судьбы, расслабил плечи и отважился вздохнуть. Старик за рулём, правда, если подумать, не походил на фанатика. Он, казалось, вообще думал только о том, как бы ему не разбить на этих ухабах машину.
Потом они снова свернули и подъехали к лагерю, палатки которого отбрасывали в закатном солнце длинные, причудливые тени.
Как раз в тот момент, когда профессор говорил о вольнонаёмных рабочих и о той роли, которую они играют в археологии, двое из них – парень и девушка – сели в белую машину – ту самую, которая догнала их такси на пути сюда. И это ещё раз подогрело фантазию писателя. Молодой человек с любопытством смотрел в их сторону, когда белая машина тронулась.
– При всей своей научной любознательности, – комментировал седовласый археолог, – они остаются, естественно, молодыми людьми. Думаю, они поехали в Тель-Авив на дискотеку.
Эйзенхардт понимающе кивнул. Хоть его возраст и приближался к сорока, ему всё ещё казалось странным говорить о других «молодые люди» таким тоном, как будто сам он уже не принадлежит к ним. Джон Каун, который после короткого приветствия ненадолго удалился, чтобы отдать одному своему сотруднику ряд руководящих указаний, теперь снова подошёл к ним, гоня впереди себя волну самоуверенности. Он был не из тех, кто может стоять в сторонке и слушать других. К кому бы он ни обратился, тот должен был признать в нём центральную фигуру разговора или нажить себе врага. Могущественного и опасного врага. Повадки медиамагната были не только самоуверенными, но и агрессивными. Было ясно, что этот человек хочет завоевать мир, более того, завоюет его. Эйзенхардт вдруг с неожиданной ясностью понял, что означает «инстинкт убийцы», о котором он читал. Стоящий перед ним человек обладал инстинктом убийцы. Даже предупредительная манера, которую он демонстрировал по отношению к Эйзенхардту, казалась хорошо просчитанной; вместе с тем было ясно: Каун растоптал бы его, если бы это понадобилось или оказалось полезным в достижении его целей.
